также включено в книгу «Фюрер мертв» Харальда Свердрупса, который насмехается над Адольфом Гитлером. Первое, что потрясло меня, когда я открыл главу о истории литературы с 1940 по 1990 года, — это сочинение Нордаля Грига 1936 года:
Негр Джессе Оуэнс выиграл четыре золотые медали в Германии во время Олимпиады 1936 года, это постоянно подчеркивается и используется в качестве «свидетельства» того, что арийская раса не превосходит всех остальных. Поэтому мы посмеиваемся над глупыми расистами и испытываем небольшую антипатию к «нацизму», и намереваемся постоянно упоминать об этом. Кажется, они не понимают, что то, что Йессе Оуэнс выиграл четыре золотые медали, ни на секунду не меняет нашего мнения о превосходстве и совершенстве нашей расы. Ну да, некоторые негры физически самые сильные из всего человечества, но что с того, если они глупые, как животные? Такие арийцы, как Косс, Дэли и остальные (боги знают, как их всех зовут), все время выигрывают золотые медали как в летних, так и в зимних видах спорта, но не удостаиваются ни слова. Тише, тише!
Вот глава из учебника, которая называется «Влияние речи», где приводятся два примера пропагандистских речей и один плакат. Плакат — это плакат из Национальной коллекции с надписью «С норвежцами за Норвегию», где буква «о» в слове «Норвегия» изображена в виде солнечного колеса, и с картинкой приличного арийца. Большинство истинных норвежцев помнят этот плакат, в основном из другой литературы. Речь же — выдержка из одной речи Муссолини, сказанной по другому случаю, а другая речь — выдержка из разговора с Гитлером. Это, естественно, выдержка, потому что студенты не должны понимать сам смысл речи. И вот этим студентов питают в университете — совершенно антиарийской пропагандой. Ура обучению в нашей стране!
Это только некоторые примеры из учебника в 400 страниц. Я потрясен. Я продолжаю совершенствовать свой норвежский, и чтобы я смог осуществить это, я, черт побери, должен пытать себя такой дерьмовой литературой. При условии того, что у меня будут бумаги о моем образовании, довольно приятно улучшить свой норвежский, не ходя в школу и не получая официальное образование. Фактически я утверждаю, что можно лучше научиться норвежскому без таких учебников, чем с ними. То, что я изучал по учебникам норвежского гимназического и университетского уровней — это, без сомнения, психопатология, «учеба для душевнобольных». Я назначаю себя психопатологом.
В последние годы я отношусь к школьным учебникам скорее как к психопатологии, чем как к чему- нибудь иному. Заключение готово: школа и её учебники — это настоящая чума чуждых (еврейских) мыслей и целей! С таким обучением мы нередко получаем то, что наши дети рождаются без пениса и с большим числом аллергий, чем волос на голове (и у них никогда не будет волос на лице). Я помню, что как-то раз одна моя знакомая почувствовала, что от мозга мертвого человека воняло бензином. Он был вскрыт, и когда вскрывали голову, то от неё ударил запах бензина. Вы должны знать, что вонь души происходит из-за такого высшего образования. Запах несвеж.
Камера смерти
Многие, вероятно, подумают, что я против образования, когда услышат то, о чем я собираюсь сказать. Нет, это не так в любом случае, но я против того «образования», которое мы можем получить и получаем сегодня. Школы и детские сады ведут к полному уничтожению сильных и бодрых людей, именно здесь закладывается основа уничтожения. Мы должны долго сидеть на школьной скамье, мы должны петь массовые иудеохристианские песни, мы должны социализироваться, мы должны формироваться по определенному образцу, установленному евреями и коммунистическими шлюхами в красных чулках!
Коридор за классной комнатой — это последняя комната, где мы еще живем. Жизнь для большинства норвежцев кончается именно здесь, ибо в классной комнате их убивают, у них отнимают их жизнь. Не физическую жизнь, конечно, а духовную и интеллектуальную!
Одна женщина из Бергена в телевизионной программе дебатов сравнила отдачу ребенка в детский сад с лоботомией. Я должен сказать, что это самое лучшее сравнение, которое я когда-либо слышал. Детский сад в любом случае забрал мою жизнь, мою жизнерадостность. После окончания детского сада у меня никогда не было настоящего желания жить, с тех пор я никогда не находил настоящей радости в жизни. Детский сад и школа отняли мою жизнерадостность медленно, но верно. «Лоботомия». Моя жизнь держится на чувстве долга, на обязанности сделать жизнь лучше для тех, кто придет после меня. Я ничего не имею против отнятия жизни, но я против уничтожения жизни! Как детский сад, так и школа в общем сговоре уничтожают наши жизни.
Не один я потерял жизнь по причине «освобождения женщин». Это касается всей молодежи, рожденной после того, как детские сады вошли в жизнь. «Детские сады». Мы можем с таким же успехом назвать их концлагерями, где феминистские свиньи концентрируют своих детей в то время, когда они развивают в себе мужские качества!
Гимназия — это наиболее интенсивная фаза евреизации учеников! Университет — это дальнейшее продолжение этой интенсивной евреизации, но гимназия достаточно неправильна сама по себе, она уничтожает последние остатки здоровья в душе учеников! Кто-то, возможно, выживает, но таких мало. Университет должен заместить вакуум в душах на еврейскую социалистическую душу, и именно такую душу получают ученики — все окрашено одним цветом!
Образование — это только удачный побочный эффект, это предлог для еврейской власти, чтобы обманом вовлечь нас в свою сатанинскую машинерию! «Нацисты» помещали неполноценных, цыган и евреев в концлагеря, сегодня все дети и вся молодежь помещены в концлагеря!
Так какая же альтернатива? Альтернатива — это мать, которая находится дома со своими детьми; это отец, который работает рядом с домом (например, фермер); и родители, посвящающие большее время и силы своим детям. Я не могу думать ни о чем другом, кроме того, чтобы быть дома с моими детьми, учить их и жить с ними так, как должны жить родители. Все обучение может проводиться с помощью игры или в виде игры, и подобным образом мы можем помочь учебе занять место в сердце ребенка вместо того, чтобы давать место ненависти и неприязни, что делает школа.
Я все еще помню то, чему мой отец учил меня, и не только чему, но и как, где и в каком окружении, и кто другой при этом присутствовал, если кто-то присутствовал вообще. На нижней стороне дома по улице Одинсвей, когда мне было 5–6 лет от роду (насколько я помню), он учил меня, как я должен держать нож, что я никогда не должен строгать против себя, но от себя; он учил, как я должен подавать нож другим, если они просят об этом. Он стоял надо мной и наклонялся, чтобы показать мне, как он держит нож, и приседал на одно колено. Никого другого там не было, только я и мой отец с небольшим перочинным ножиком с красной ручкой. Всем узлам и их названиям я научился от него вместе с моим братом, когда мы стояли на пристани, которую он сам сделал на даче, когда у нас были каникулы летом. Мы упражнялись с серой веревкой на торчавшей балке, которая была угловым упором на пристани.
Я бы мог продолжать приводить примеры вещей, которым я научился от своего отца, и,
