конференц-зале я мельком увидел человека, который стоял за корпорацией, и которому было адресовано письмо. Он смотрел прямо на меня через специальное отверстие в стене, и у него было ужасное лицо, закрытое маской. Я мало об этом думал, да и никто мне всё равно не верил.
Через четыре недели выступление примадонны, которая должна была участвовать в премьере, открывающей новую Оперу, было отменено, и французская дива была приглашена за астрономическую плату. Французская дива из Парижа. Ходили слух, что у Оскара Хаммрштейна был свой секрет, и что гораздо более богатый и незримый финансовый партнёр повелел ему сделать это изменение. Я должен был заподозрить здесь связь, но не заподозрил.
В тот день, когда леди ступила на причал на Гудзоне, этот странный призрак вновь появился. На этот раз я его не видел, но видел мой коллега. Описание было таким же: одинокая фигура в маске, стоящая на крыше склада и наблюдающая за прибытием примадонны из Парижа в Нью-Йорк. Но и здесь я не смог усмотреть связи. Позже стало очевидным, что это именно он сделал так, чтобы она приехала сюда, приказав это Хаммерштейну. Но зачем? Со временем я узнал, но к тому времени было уже слишком поздно.
Как я и сказал, я встретился с этой дамой, кажется, я ей понравился, и она пригласила меня в свои апартаменты для эксклюзивного интервью. Её сын распаковал шкатулку от неизвестного, и это была музыкальная шкатулка в форме обезьянки. Когда мадам де Шаньи услышала мелодию, которую играла эта шкатулка, то у неё стало такое лицо, как будто её ударило молнией. Она прошептала: «„Маскарад“, двенадцать лет назад. Должно быть, он здесь». И больше ничего.
Она страстно желала выяснить происхождение шкатулки, и я подумал, что она должна быть из игрушечного магазина с Кони-Айленда. Два дня спустя мы отправились туда, и я служил проводником. Снова там произошло нечто странное, и снова я ничего не заподозрил.
Вся наша делегация состояла из меня, примадонны, её сына Пьера и его учителя, отца Джо Килфойла.
Поскольку меня не интересовали игрушки, я отдал мадам де Шаньи и её сына на попечение Зазывалы, который тогда заведовал всей ярмаркой развлечений. Я сам не заходил в игрушечный магазин. Но должен был это сделать, потому что позже я узнал, что человек, который показывал мальчику и его матери игрушечный магазин, был очень опасным человеком по имени Мальта, которого я за несколько недель до того видел, когда относил письмо из Парижа, но тогда его звали Дариусом. Позже я узнал от Зазывалы, который всё это время был там, что этот человек предложил свои услуги в качестве эксперта по игрушкам, но на самом деле всё это время втихаря допрашивал мальчика о его родителях.
В этот самый момент я гулял по берегу моря с католическим священником, пока мальчик и его мать осматривали игрушки внутри магазина. Судя по всему, там была куча этих игрушечных обезьянок, но ни одна из них не играла той странной мелодии, что я впервые услышал в апартаментах дивы в «Уолдорф- Астории».
Затем она пошла вместе с Зазывалой – посмотреть на место под названием «Лабиринт Зеркал». И снова я туда не пошёл. В любом случае меня туда не приглашали. Наконец я вернулся на ярмарку, посмотреть, закончился ли осмотр, и не собираются ли все вернуться на Манхеттен.
Я видел, как ирландский священник провожает мальчика до коляски, которую мы наняли на железнодорожной станции, и заметил, но смутно, ещё одну коляску, которая стояла практически рядом с первой. Это было очень странно, потому что больше никого не должно было быть на ярмарке.
Я уже был на полпути к воротам, когда появилась фигура, бегущая по направлению ко мне и, кажется, бегущая в панике. Это был Дариус. Он был исполнительным директором корпорации, владельцем которой оказался тот загадочный человек в маске. Я думал, что он бежал ко мне, но он пробежал мимо, словно меня там и не было. Он бежал из Лабиринта Зеркал, он кричал что-то, но не мне, а, казалось, морскому ветру. Я не мог понять, что он кричит. Это был не английский, но поскольку у меня был хороший слух, я взял карандаш и записал то, что, как мне показалось, я слышал, хотя и не понимал значения.
Позже, гораздо позже, я вернулся на Кони-Айленд и поговорил с Зазывалой, который показал мне записи, что он вёл, и в которых он отметил всё, что произошло в Лабиринте Зеркал, пока я гулял по берегу моря. Если бы я вчитался в этот отрывок, я бы понял, что происходит вокруг меня и смог бы это предотвратить. Но я не вчитывался в записи Зазывалы и не понял трёх слов на латыни.
Вам это сейчас может показаться странным, молодёжь, но в то время одежда было очень формальной. Молодым людям полагалось всё время носить костюмы, часто с жилетами, да ещё с накрахмаленными белыми воротничками и манжетами. Беда заключалась в том, что счета из прачечной были такими огромными, что молодые люди со скудной зарплатой не могли позволить себе такие костюмы. Поэтому многие из нас носили съёмные целлулоидные воротнички и манжеты, которые можно было снять на ночь, быстро почистить влажной тряпочкой, и благодаря этому рубашку можно было носить несколько дней, но с чистыми воротничками и манжетами. И вот, хотя блокнот был в кармане моего пиджака, я написал слова, выкрикнутые Дариусом, на манжете.
Он казался полусумасшедшим, когда бежал мимо меня, совершенно не похожим на того хладнокровного исполнительного директора, встреченного мной в переговорной. Его чёрные глаза были широко распахнуты и вытаращены, его лицо было бледно как череп, его длинные чёрные волосы развевались на ветру. Я проследил за ним взглядом и видел, как он пробежал к воротам парка. Там он столкнулся с ирландским священником, который запихнул Пьера в коляску и возвращался поглядеть, где его нанимательница.
Дариус остановился при виде священника, и они несколько секунд таращились друг на друга. Даже находясь в тридцати ярдах на холодном ветру, я почувствовал напряжение. Они были похожи на двух питбулей, встретившихся накануне схватки. Потом Дариус побежал к своей коляске и отъехал.
Отец Килфойл вышел на дорожку, причём вид у него был мрачный и задумчивый. Мадам де Шаньи вышла из Лабиринта Зеркал бледная и дрожащая. Я был в самом центре драмы и не мог понять, чему я был свидетелем. Мы поехали обратно на станцию, а затем на Манхеттен в полной тишине, только мальчик весело болтал со мной о магазине игрушек.
Последнюю улику я получил через три дня. Премьера новой оперы была подлинным триумфом. Правда, я не помню её названия, но опера меня никогда особенно и не интересовала. Мадам де Шаньи пела как ангел небесный, а вся публика была в слезах. Затем была потрясающа вечеринка прямо на сцене. Президент Тедди Рузвельт был там со всеми супербогатыми ньюйоркцами. Там были знаменитые боксёры, был Ирвинг Берлин, был Буффало Билл. Да, юная леди, я с ним встречался. И все отдавали дань молодой оперной диве.
Действие оперы разворачивалось во время американской гражданской войны, а главной декорацией служил фасад помещичьего дома на виргинской плантации. Передняя дверь дома поднималась вверх, а ступени располагались с обеих сторон на уровне сцены. Посреди торжеств в дверном проёме появилась мужская фигура.
Я сразу узнал его или подумал, что узнал. Он был одет в униформу по своей роли: это была роль раненого капитана союзных войск, с лицом, полностью закрытым повязками. Это он исполнял страстный дуэт с мадам де Шаньи в последнем акте, когда он вернул ей их обручальное кольцо. Было странным, что, несмотря на то, что опера закончилась, повязка по-прежнему закрывала его лицо. Потом я понял, почему. Это
Я разговаривал с виконтом де Шаньи в это время, с обаятельным человеком, который гордился успехами своей жены и был в восторге оттого, что только что встретился с нашим президентом. Через его плечо я увидел, как примадонна поднялась по лестнице и заговорила с этой тёмной фигурой, про которую я думал, что это Призрак. Я знаю, что это был он. Это не мог быть никто другой, и казалось, что у него была над ней какая-то власть. Я ещё тогда не понял, что они знали друг друга ещё двенадцать лет назад в Париже, и даже ещё гораздо ближе.
Прежде чем они расстались, он вложил ей в ладошку маленькую записку, которую она спрятала за корсаж. Затем он исчез как всегда. Он мог быть в одном месте в одну секунду, а в следующую уже исчезнуть.
