стрелу, но к тому времени, когда она долетела до того места где миг назад находились фасетчатые мерцающие глаза невиданного существа, месмерда там уже не было. Он метнулся через поляну, потянувшись к Мегэн своими когтями. Внезапно серые одеяния осели на землю — Лахлан вытащил свой палаш и одним молниеносным ударом отсек ему голову.
Тело месмерда растаяло, оставив такой сильный болотный запах, что Лахлана чуть не вырвало.
— Не вдыхайте его! — велела Мегэн. — Не прикасайтесь! Уходите, живо!
Прикрывая рот уголком пледа, Изолт на бегу прощупала туман всеми своими чувствами. Она скорее ощутила, чем увидела, месмерда, призрачным облаком плывущего к ней. Быстрее молнии она вонзила ему в глаз свой меч, и серое существо забилось в агонии, истекая зеленой кровью.
Она присела, обтерла меч о траву, с ошеломлением заметив, что его поверхность испещрена дырами, как будто проеденными кислотой. Шум взрыва заставил ее вскочить на ноги, прижав меч к бедру. Мегэн послала еще в одного крылатого обидчика синий ведьмин огонь, и он превратился в огромный шар сине- зеленого пламени, от которого по всему лесу распространялся зловонный дым.
Они отступили назад, кашляя и задыхаясь от вони. Гита, скорчившись на костлявом плече Мегэн, предостерегающе закричал, и лесная ведьма инстинктивно подняла руку. Месмерда, летевшего на нее с ветвей, снесло ветром, появившимся как бы ниоткуда. Почти в тот же миг он восстановил равновесие, расправил прозрачные крылья и метнулся в сторону, чтобы напасть на Лахлана. Изолт швырнула в него свой
Взгляд девушки привлекло зеленое мерцание его переливчатых глаз. В голове у нее странно зашумело, руки соскользнули с рукоятки меча и безвольно повисли по бокам. Она утонула в зеленом водовороте, пошатнулась и упала, почти не осознавая, что умирающий месмерд поймал ее своими шестью лапами и наклоняет свое странное лицо к ее лицу. Ее захлестнула сладкая волна мучительной нежности, и она подняла руку, чтобы погладить его блестящий панцирь.
В тот самый миг, когда болотный запах дыхания месмерда коснулся ее ноздрей и глаза сомкнулись, а губы раздвинулись в блаженной улыбке, чудовище внезапно оцепенело и растворилось в воздухе, а серое одеяние медленно осело на землю, накрыв бесчувственную Изолт.
Лахлан вытащил кинжал и схватил Изолт на руки, почувствовав, как рыжие кудри безжизненно рассыпались по плечу. Через каждые несколько шагов из темноты вылетал еще один месмерд, но Мегэн просто окутывала его пламенной синевой, и они один за другим взрывались, превращаясь в пепел. Наконец, они добрались до подножия холма, и Лахлан начал взбираться по крутому склону, шатаясь под тяжестью безвольно повисшей на нем Изолт. Они ввалились в ворота, и Мегэн начала лихорадочно трудиться над пугающе безжизненным телом Изолт.
— Поцелуй месмерда — смерть, — сурово сказала она, энергично растирая грудь Изолт едким маслом. — Надеюсь, мне удастся спасти ее. Зачем вы вернулись за мной, Лахлан? Именно этого я и боялась! — Она замолчала, с усилием вдувая воздух из собственных легких в рот Изолт так, что ее грудь заходила ходуном в искусственном ритме.
Лахлан был белее мела, от носа к губам, точно высеченные в мраморе, протянулись две глубокие складки.
— Нет, она не может умереть! — выкрикнул он. — Месмерд едва дыхнул на нее!
— Будем надеяться, что этого было недостаточно, — ответила Мегэн. — Не стой надо мной, Лахлан. Смотри в оба, потому что это только мое предположение, что месмерды будут держаться в стороне от Тулахна-Селесты. Может быть, сейчас они подбираются к нам, а лес никак не защитит нас, потому что они могут просто лететь над деревьями.
Она снова приникла губами ко рту Изолт. Целую сводящую с ума вечность она выдыхала воздух ей в рот, останавливаясь лишь для того, чтобы нажать ей на грудь положенными одна на другую ладонями. Наконец, ее подопечная закашлялась и начала дышать сама. Вскоре она уже дышала свободно, хотя и не пришла в сознание. Мегэн снова растерла все ее тело резко пахнущим маслом и влила ей в рот
К восходу солнца пульс Изолт выровнялся, а на покрытые шрамами щеки вернулся румянец. Мегэн озабоченно прошлась по лесу и обнаружила тринадцать маленьких кучек пепла, пахнущего трясиной. Она осторожно собрала все до последней пылинки в горшок, который закупорила и закопала глубоко в землю. Чувствуя, что у нее самой трясутся ноги, а к горлу подступает тошнота, она сделала несколько глотков своего драгоценного бодрящего
— Вот теперь мы попали в настоящую беду, — простонала она. — Если они послали стольких отомстить за одного своего сородича, погибшего в моем доме-дереве, что же они сделают в отмщение за тринадцать погибших месмердов?
— Откуда они узнают? — ответил Лахлан, мешая овсяную кашу в тяжелом котле, висящем над костром.
— У них общая память, — сказала Мегэн. — Единственный способ освободиться от вендетты месмердов — это убить всех родственников до единого — кажется, они называются яйцебратьями. Если хотя бы один яйцебрат остался в живых, они узнают, что произошло, и захотят моей смерти. А теперь и вашей с Изолт тоже. — Она вздохнула. — И что мне прикажете делать, если вы вечно меня не слушаетесь?
ИСПЫТАНИЯ ДУХА
За неделю до Купальской Ночи во дворце начали собираться гости, и слуги сбивались с ног. Изабо была изумлена и ошеломлена, ибо она никогда не подозревала, какого труда стоят торжества подобного масштаба. Целый день и половину ночи Латифа сновала туда-сюда, приказывая снять люстры, чтобы можно было почистить тысячи хрустальных подвесок, делая сотни конфет, пирожных и желе, ощипывая дюжины банасов и приберегая их роскошные хвосты для того, чтобы потом украсить перьями готовое мясо.
Изувеченная рука позволила Изабо избежать большей части тяжелой работы, но Латифа не давала ей присесть с раннего утра и до позднего вечера. Она была так занята, что у нее не было времени ни раздумывать о загадочных силах Банри, ни даже беспокоиться об очевидной потере своих собственных сил. Каждое утро она вставала задолго до рассвета, чтобы встретиться с Латифой на кухне, потом проводила весь день на ногах, подгоняемая нетерпеливыми лакеями. В лучшем случае ей удавалось доковылять до своей спаленки примерно в полночь, но чаще всего она оставалась на ногах и первые несколько часов после полуночи, следуя за старой кухаркой, которая, позвякивая ключами на поясе, сновала из одной кладовой в другую.
Изабо держала свои мысли при себе, обнаруживая, что с каждым днем ей становится все легче и легче скрывать свой внутренний мир. Она натянула на себя личину простой деревенской девушки, и каждый день чувствовала себя в ней все более и более уютно. Тем временем она слушала и наблюдала, как велела ей Мегэн, и обнаружила много такого, что привело ее в недоумение.
Любимой темой разговоров служанок была Банри. Они обсуждали покрой ее рукавов, ее прическу и то, как замечательно, что она, наконец, забеременела. Их преданность так контрастировала с тем, что Изабо до сих пор слышала о Майе Колдунье, что это вызвало у нее огромное желание посмотреть на Банри. Изабо всегда слышала разговоры о Майе как о злой, коварной, опасной и жестокой женщине, поэтому теперь, услышав о том, как она добра, щедра и внимательна, девушка не знала, чему ей верить.
За два дня до Купальской Ночи Изабо спросила Латифу, когда ей представится возможность увидеть Банри. Ответом на этот робкий вопрос была увесистая оплеуха.
— Кем ты себя возомнила, что хочешь за такой короткий срок вознестись так высоко! Ты всего лишь простая девчонка! Научись сперва подносы носить так, чтобы не обливаться, тогда и будешь спрашивать, когда тебе разрешат прислуживать где-нибудь поблизости от Банри, в особенности сейчас, когда она носит дитя, благослови ее Правда! Марш назад на свою табуретку, пока не получила еще!
С горящей щекой Изабо поплелась обратно в свой угол. Пощечина Латифы так ее ошеломила, что она проплакала почти весь день, утираясь концом фартука. Вечером, когда кухня опустела, кухарка дала ей одного из своих знаменитых пряничных человечков, только что вынутого из печи.
— Перестань плакать, девочка, твой фартук уже хоть выжимай, и нос весь покраснел. Нельзя же быть такой глупышкой и задавать мне такие вопросы перед всеми! Я же говорила тебе, имей терпение. А теперь
