бойцов-англичан, еще не принимавшего сегодня участия в схватках.
Это был Мармадьюк Шенли, угрюмый барон из Нортгемптоншира. Он выехал на арену на могучем пегом коне, в испанских доспехах с золотой насечкой, с его шлема свисало дорогое павлинье перо. В прошлом барон попеременно сражался на стороне то Белой, то Алой Розы и, говорят, благодаря такой тактике сколотил немалое состояние. Но, как бы то ни было, он считался отменным воином, и сейчас ему предстояло показать свое искусство.
Зрители притихли, ожидая начала поединка, доносился только глухой топот и сдавленный храп коней. Наконец противники встретились. Молодой бургундец метил прямо в шлем барона, но тот чуть отклонился в седле и с такой силой поразил противника, что щит того разлетелся на куски. Удар пришелся в открывшийся корпус бургундца, острие копья пробило латы, подкольчужницу и вонзилось в грудь рыцаря. Взмахнув руками, тот с отчаянным воплем рухнул на траву.
Зрители повскакивали с мест. Поверженный рыцарь неподвижно лежал на арене. Из груди его торчал обломок копья. С трибун доносились разрозненные крики, рыдания женщин. Одна из фрейлин королевы, за которой, как поговаривали, ухаживал молодой бургундец, даже лишилась чувств. Мужчины спорили: одни говорили, что это просто случайность, каких немало бывает на турнирах; другие требовали проверить оружие барона Шенли; третьи считали, что хвастливым бургундцам досталось поделом. Несмотря на всеобщее смятение, большинство зрителей были довольны. Кровь, пролившаяся на турнире, придавала пряный привкус зрелищу.
Между тем маршалы турнира проверили копье сэра Мармадьюка и, убедившись, что оно затуплено как полагается, объявили происшедшее несчастной случайностью и, когда оруженосцы унесли бездыханное тело Антуана де Курси, дали знак продолжать состязания.
Как только волнение улеглось, герольды возвестили, что доблестный граф де Кревкер готов отстаивать честь Бургундии против двух английских рыцарей. Ему было предоставлено право самому выбрать, с кем сразиться.
Какое-то время Кревкер медлил. Он уже давно искал случая помериться силами с Филипом Майсгрейвом, ну а с Шенли просто хотел поквитаться за гибель молодого де Курси. Наконец граф сделал выбор. И когда отзвучали трубы, зрителям стало ясно, что сейчас произойдет поединок между Кревкером и их любимцем – Бурым Орлом.
Трибуны оживились, а оба рыцаря сменили коней и вооружились новыми копьями. Неожиданно воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в дальнем конце поля расплакался ребенок.
Какое-то время рыцари стояли совершенно неподвижно, затем тронули поводья, постепенно набирая скорость, и вот уже лошади несутся бешеным галопом. Удар!.. Долго потом будут рассказывать те, кому посчастливилось присутствовать на Йоркском турнире, как рыцари с грохотом сшиблись в центре арены, как их копья разлетелись в щепки до самых рукоятей, а кони взвились на дыбы, едва не рухнув и не подмяв под себя всадников. Однако оба бойца удержались в седлах и, справившись с лошадьми, разъехались в разные концы ристалища.
На трибунах бушевали страсти. Зрители ревели – кто от восторга, кто от досады. Их любимец Майсгрейв не победил, но что за поединок!
Рыцари с противоположных сторон ристалища пристально вглядывались друг в друга. Гордый граф был обескуражен, встретив такую мощь в своем противнике; Майсгрейв, в свою очередь, убедился, что недаром слава о непобедимости Кревкера достигла самых отдаленных уголков Европы.
Маршалы-распорядители не могли определить, кто же из сражавшихся выказал себя лучшим бойцом. Не в силах решить, на чьей стороне осталась победа, они послали пажа к королю с вопросом – не повторить ли поединок?
– Разумеется! – воскликнул Эдуард. Он пылал азартом, и ему не терпелось узнать, кто же в конце концов уступит.
Ричард Глостер наклонился к брату:
– Ваше величество, не приелись ли вам эти однообразные конные схватки? Прикажите, чтобы копья заменили. Мечи, палицы или же… – он выдержал паузу. – Пусть они сразятся на секирах…
Эдуард ухмыльнулся. Кому не ведомо, что боевая секира – излюбленное оружие графа, и владеет он ею безупречно. Не было случая, чтобы в бою на секирах он не показал себя подлинным виртуозом. Однако отдать такое распоряжение значило просто подыграть Кревкеру. Поэтому король промолчал, раздумывая. В душе он желал победы англичанину, но, с другой стороны, этот Майсгрейв раздражал его, и было бы досадно, если бы главный трофей достался именно ему. К тому же как политик он сознавал, что для дружбы с Бургундией лучше, чтобы канцлер Кревкер одержал верх.
– Пусть поединок продолжится на секирах! – решил он наконец.
Слова короля передали лордам-распорядителям, и через герольдов они объявили их во всеуслышание. Это было неожиданностью. Произошло некоторое смятение, но граф Кревкер, о чем-то напряженно размышлявший, внезапно поднял руку и попросил слова. К нему поспешили герольды, а когда они вернулись, лица их выражали совершенное недоумение.
– Граф Филипп де Кревкер де Корде отказывается продолжать борьбу и признает себя побежденным, – передали они.
Король, Глостер и придворные ошеломленно переглянулись.
– Клянусь мессой… Что это значит? – воскликнул Эдуард.
– Граф Кревкер полагает, что не сможет устоять в следующем поединке против Бурого Орла.
– Да, но секиры…
Не договорив, король растерянно поглядел на брата:
– Ведь он непобедим на секирах?..
Глостер пожал плечами:
– Возможно, Кревкер и в самом деле не рискует бороться против Майсгрейва… Но скорее всего этот бургундский петух сообразил, что мы идем ему навстречу и просто подсовываем победу.
Несколько мгновений Эдуард смотрел на брата, а затем лицо его вспыхнуло, и он опустил взгляд. Он снова пошел на поводу у Ричарда, пытался бесчестно подыграть Кревкеру! Граф – истинный рыцарь и, разумеется, отказался от обесцененной победы, от этой подачки, брошенной из королевской ложи. Глядя в землю, Эдуард глухо произнес:
– Что ж, объявите волю бургундца. Майсгрейв победил.
Когда смысл сказанного дошел до трибун, они загудели, как пчелиный рой. Кто изумленно хлопал себя по бокам, кто сокрушался, что лишен такого зрелища, как поединок на боевых секирах между столь блистательными противниками; были и такие, кто понял Кревкера – они рукоплескали графу. Но уже в следующий миг трибуны громогласно чествовали победителя турнира – Филипа Майсгрейва.
Эдуард также беззвучно похлопал. Он был недоволен. Порой он украдкой поглядывал на Элизабет, желая узнать, как она относится к триумфу северного рыцаря. Однако королева оставалась невозмутимой.
– Майсгрейв победил, – спокойно констатировала она. – Видите, государь, я была права в своем выборе.
В это время к королю с поклоном приблизился один из герольдов и доложил, что барон Шенли не удовлетворен исходом поединка и просит высочайшего разрешения вызвать на бой победителя.
Эдуард воспрянул духом:
– Да, да! Разумеется! Мы обязаны дать возможность помериться силами всем участникам рыцарских состязаний.
И вновь прозвучал сигнал. Сэр Мармадьюк высился как неподвижная статуя с нацеленным на противника копьем. На груди рыцаря закрепили щит с гербом – на алом поле черная голова тура и девиз, состоящий всего из двух слов: «Я иду». Филип Майсгрейв, едва успевший прийти в себя после боя с графом Кревкером, сменил коня и принял из рук оруженосца новые копье и щит. Конь под ним плясал и горячился, так что рыцарю с трудом удавалось сдерживать его. Но вот смолкли трубы, и соперники стали сближаться. И тут произошла неожиданность.
Новый конь Майсгрейва, чего-то испугавшись, буквально за секунду до столкновения заржал и, не слушаясь узды, круто отвернул в сторону. Барон Шенли без промедления воспользовался этим и с силой ударил противника копьем. Каким-то чудом Майсгрейв сумел парировать жестокий удар, но зашатался в
