И повернулся к озиравшемуся Малу:
– А ты, друже Мал, ответь-ка лучше, что это гости из волынской земли в Искоростене делают?
Большинству людей сейчас, после всего случившегося, не было никакого дела до разборок посадника с князем. Многие еще были напуганы, некоторые и вовсе поспешили прочь. Да и Мал будто не понимал, о чем его спрашивают. Его сейчас больше всего волновало, что будет с чародейкой. Потому и спросил у Свенельда, словно тот теперь за все отвечал:
– Ты уверен, что не будет беды, оттого что волхв увез ведьму? Не послать ли следом, чтобы добили.
– Так это твой волхв, – ответил Свенельд. – Он лучше разберется, как быть. Ты же давай отвечай на вопрос о волынянах.
Малкиня свернул в лес на первом же повороте, потом и вовсе сошел с тропы, вел коня с бесчувственной Малфридой через чащу, на ходу торопливо творя заклинания, уничтожающие следы. Осматривался, ища какое-нибудь укрытие, где можно было бы остановиться, выполнить задуманное. Замыслил же он ни много ни мало исправить зло, совершенное волхвами над древлянской девушкой Малфуткой, наделенной даром ведовства, – у нее стерли память, а самой дали иную сущность, научив нести своими чарами смерть. И это было главное, чему ее обучили.
Порой Малкиня замирал, прислушиваясь. Не пробирается ли кто следом. Не кинулись ли за ними в погоню? Но вскоре успокоился. Все было тихо, только где-то стучал по дереву дятел. Выходит, им все же позволили уйти, сдержал свое слово посадник Свенельд. А ведь Малкиня волновался, что передумает варяг, особенно после того, как увидел, во что превратилась его прежняя лада, а потом наслушался наветов на нее от толпы… Но нет, Свенельд не таков, чтоб так просто чужому влиянию поддаться.
Варяг Свенельд оказался скорым на решения. Малкиня вспомнил, что, когда только прискакал к нему в пургу и сообщил, что Малфутку хотят сжечь на костре, обвинив в чародействе, посадник сразу же приказал собираться. Велел скакать в Искоростень. Во время пребывания в Гольско посадник узнал от простодушных жителей, что с волынянами у них сейчас мир, а послы от свободного племени даже в Искоростень двинулись, с князем договариваться. Так что не только заботы о Малфутке гнали посадника в Искоростень, но и дела племени. Однако в любом случае, если бы не Свенельд, вряд ли Малкине удалось увезти чародейку, вряд ли мог надеяться снять с нее чары. Волхва шатало от усталости, глаза покраснели от долгого недосыпания, тело ломило, мысли были вялыми, все чувства притупились… Может, эта вялость и помогла ему не испугаться ведьмы, даже когда увидел, что она творила. Хотя… раньше он и похуже видывал. Только отметил, что раньше она не превращалась в чудовище, не становилась прямо на глазах нелюдью поганой…
Малкиня миновал заснеженный ельник и увидел на лесной поляне небольшой выселок. Несколько утопавших в снегу хат-полуземлянок, у околицы на шестах привычные рогатые черепа. Тут было малолюдно: понятное дело – выселок-то недалеко от Искоростеня, вот люди и ушли в город, прослышав о предстоящей казни. И все же из-под стрехи одной из полуземлянок вился дымок. Малкиня остановил у навеса коня, слез, накинул повод на плетень и тут же повернулся, уловив движение у избы.
У приоткрытой двери полуземлянки стояла сморщенная старушонка в надвинутом до глаз плате. Завидев волхва, собралась было поклониться, но так и замерла. Вид у него был странный: весь всклокоченный, кожушок в прорехах, даже кое-где в крови. Да и конь у волхва почему-то имеется, да еще, какой конь: рослый, белый как снег, в звенящей сбруе. Но больше всего старую древлянку удивило, что через круп коня перекинут человек. Она смотрела, как волхв снимает неподвижное тело с коня и, взвалив на плечо, направляется к ней.
– Ты бы шла, мать, к кому-нибудь из родичей до вечера, – мягко, но властно молвил волхв. И, не дожидаясь ответа, прошел мимо нее в полуземлянку.
Там, внутри, на земляном полу был устроен очаг из камня, сверху – что-то вроде дымохода, вдоль земляных стен – лавки, покрытые шкурами. Волхву Малкине больше ничего и не требовалось. Уложив Малфриду на лавку, он снял со шнурка на шее один из амулетов, развинтил его, как отвинчивают горлышко фляги, и вылил темное густое содержимое в плошку с водой. Потом, будто робея, несколько минут сидел над ведьмой, пока все же решился снять с ее головы плащ. Ничего жуткого в открывшемся лице чародейки сейчас не было. Спокойное, может быть чуть грязное и исхудавшее. Малкиня оглядел ссадины у нее на шее, прислушался к слабому дыханию. Его жестокое обращение с ней объяснялось тем, что, только таким образом он мог остановить ее чародейство, увезти и изменить ее. Н-да, изменить… Малкиня приподнял ведьме голову, поднес приготовленное питье и, разомкнув ее уста, влил немного внутрь. Малфрида сделала судорожный глоток, потом еще. По ее лицу прошла дрожь, брови нахмурились, но потом вновь черты ее лица разгладились. Малкиня перевел дыхание. Все, теперь она проспит долго, не очнется, не помешает ему. Ибо ему предстояло немалое волховство. Предстояло вернуть память ведьме, вернуть ей ее прежнюю, изначальную сущность.
Малкиня всегда знал, что он невесть какой кудесник. Ну, наделен даром читать мысли, изучил силу трав и кореньев, неплохо знает заговоры. И еще, так уж вышло, что однажды он от той же Малфриды получил толику чародейских сил. Но это были не его, а переданные ему силы, и со временем они почти истаяли, так как от природы Малкиня не был одарен волховскими способностями… Но тем не менее, именно ему, Малкине, великий кудесник Никлот некогда доверил секрет, как вернуть девушке память, сняв с нее заклятие иной души. Это было опасное знание. Ибо, превратив Малфриду в жестокую ведьму, волхвы стали использовать ее, как им хотелось. И если она об этом узнает, вряд ли помянет добром прежних учителей. Однако Никлот предусмотрел, что она может стать прежней, поэтому кто-то должен знать, как это сделать, и это знание он отчего-то доверил молодому ученику волхвов. Тогда Малкине это показалось странным. Но, может, заметил мудрый ведун чувства парня к чародейке или предвидел события? Малкиня решил, что пришло время сделать Малфриду обычной девушкой, – только так он сможет избавить ее от зла и вернуть к обычной жизни.
Пол в полуземлянке был плотно утрамбован, однако поддался, когда Малкиня стал чертить на нем ножом нужные знаки. Потом достал из сумы на поясе какие-то порошки, посыпал на обозначившиеся линии и зигзаги, и, когда те начали светиться, стал шептать заговоры. А затем последовало главное: волхв бережно достал из-за пазухи две фляги, одну с живой водой, другую с мертвой (посадник Свенельд задохнулся бы от зависти, если бы узнал, какое богатство носит с собой волхв князя Мала), и брызнул в лицо ведьме сначала мертвой водой, а потом живой. Он видел, как от синевато мерцающей мертвой воды лицо чародейки потемнело, стало расходиться морщинами, сама она содрогнулась, однако тут же живая вода сделала его обычным, даже ярче и нежнее прежнего… Красивее. Будто бы чародейка прожила уже жизнь и вновь расцвела для новой жизни. А то, что было некогда наложено колдовством волхвов, – все это стало уходить, исчезать. Тело Малфриды непроизвольно выгнулось, по нему прошла крупная дрожь, когда Малкиня положил ей на грудь амулеты и обереги и, завязав в положенном порядке наузы, стал произносить некогда выученное заклятие.
Сложное это было заклятие, длинное. Никлот немало времени потратил, заставив Малкиню выучить его назубок, со всеми положенными придыханиями, тихим рыком, сложным сплетением слов и звуков. И сейчас, когда он творил столь непосильное ему волховство… Сложно было. Тело ведьмы вдруг стало извиваться, она начала тихо постанывать, а из глубины ее словно стали истекать воспоминания… Для умеющего видеть чужие мысли Малкини это выглядело, как ослепительные вспышки. Вот ее узилище в порубе и похотливо усмехающиеся стражи, вот тот бритый красивый древлянин, то избивающий ее, то ласкающий. Потом промелькнуло другое воспоминание: морозная ночь, бегство от преследователей, степь с курганами, нездешнего вида всадники на лохматых лошадях, струги на широкой реке… Воспоминания наплывали, вспыхивали, слепили глаза Малкине своей яркостью. И виделось порой такое… Жуткий черный силуэт какого-то существа с белесыми глазами и утробным голосом, чудища и идолы незнакомых богов, упыри, русалки, жуть лесная. Мелькнули и покои богатого терема, унылое лицо молодого парня с залысинами и ранними морщинами, а потом вдруг возник образ князя Игоря, статного и яснолицего, но тут же стал исчезать, меркнуть во тьме, когда ведьма начала его забывать. Появлялись какие-то незнакомые лица, темные подземелья, тянущиеся из земли лапы, оскаленные пасти и тут же – полупрозрачные тени мавок и берегинь речных. Сколько же пришлось повидать и пережить Малфриде, сколько осталось в памяти…
А потом было Нечистое Болото с поднятой ведьмой нелюдской ратью, упыри и змеедевы, топляки, оборотни… Навьина Роща прояснилась в видениях – чародейское место, где Малфрида когда-то жила,
