седалищах овчинами тянулись вдоль стен. Очаг был сложен из плит серого сланца и выступал из стены, над ним был укреплен колпак, отводящий дым, в виде воронки. Жарко пылавшие дрова распространяли аромат яблони. Снэфрид не могла не отметить уют и обжитость этого помещения. И хотя Атли всегда был домовит, во всем, что видела в этом доме Снэфрид, даже в мелочах, чувствовалась женская рука.
– У тебя будет славная хозяйка, Атли, – улыбаясь одними губами, заметила женщина. – Однако где же она сама? Пусть она не прячется от меня, я прибыла с миром.
– Она в пивоварне с Серебряным Плащом, – не глядя на Снэфрид, пробормотал Атли. – Там варят пиво и…
– И ты не побоялся оставить невесту наедине с этим пройдохой? Он ведь не пропускает ни одной юбки!
Атли отвел взор.
– Бьерн мне друг. Он не посмеет. Тем более сейчас, когда в Руане Ботольф, его будущий тесть. Да и не одни они там, с ними Сезинанда…
Он умолк, заметив, что упомянутая Сезинанда возникла на пороге и оторопело замерла.
Снэфрид едва удостоила ее взглядом. Атли принялся теребить бляхи пояса.
– Давай сходим к ним, – миролюбиво предложила она. – Я была бы рада повидать и Бьерна.
Она достала из кошеля крест и с улыбкой полюбовалась игрой камней.
– Мне ни к чему это христианское украшение, а твоей невесте оно придется по душе…
Еще подходя к пивоварне, они услышали смех Эммы и Серебряного Плаща.
– Я ведь говорила, что сусло еще недостаточно остыло, – звенел голос девушки.
– Цеди живее дрожжи! – отвечал Бьерн. – Слушай меня, и я тебя научу варить пиво, как делают это на земле Старой Родины[32]. Это напиток, достойный пиров Валгаллы!
Они стояли совсем рядом, Эмма вливала дрожжи в котел, а Бьерн помешивал в нем черпаком. В бревенчатой пивоварне было не продохнуть, на Бьерне оставалась лишь рубаха, расстегнутая до пояса, а рукава Эммы были закатаны выше локтей.
– О пиво, напиток, данный богами, – громогласно декламировал скальд, – услада мужей в час досуга! Мы выпьем его, станем пьяны, но…
Он замолк, подбирая слово, а Эмма подхватила:
– Но только бы в буйном хмелю не лишили жизни друг друга!
Оба расхохотались и только теперь заметили стоявших у порога Снэфрид и Атли. Бьерн воскликнул:
– Клянусь священными браслетами Одина! Снэфрид, заоблачная! Сердце забилось в обители души моей, едва узрели тебя мои очи!
Он улыбнулся и принялся торопливо вытирать руки краем рубахи. Эмма же побледнела, глаза ее расширились. Ничего хорошего появление этой женщины не сулило. Она отошла к стене, даже забыв поклониться супруге конунга, и замерла, встретившись с нею взглядом. Когда же та приблизилась, отвела глаза и попятилась.
– Ты хорошая хозяйка, – медленно проговорила Снэфрид. – Я видела, как вы живете. Он не будет знать ни в чем недостатка, когда вы отправитесь в Байе.
Эмме еще никогда не приходилось находиться рядом с Белой Ведьмой, и та никогда не заговаривала с нею. Обычно бойкая на язык, сейчас она растерялась, как семилетняя девочка. Снэфрид заметила ее состояние.
– Тебе нечего опасаться меня, – улыбнулась она. – Теперь ты наша. Ролло поженит вас с Атли перед тем, как отправить в Байе. И ты не будешь больше жить с ним… во грехе – ведь так называете это вы, христиане? Ты, я надеюсь, рада?
Эмма с трудом шевельнула губами.
– Так решил Ролло?
– Он сам сказал мне об этом, – солгала Снэфрид, наслаждаясь страхом, который внушала девушке. Однако голос ее звучал почти ласково. – В знак моего расположения к тебе я принесла тебе подарок.
Эмма не успела опомниться, как Снэфрид надела на нее золотой крест.
– Он красив, не правда ли? Редкая работа. Я бы сама носила его, если бы поклонялась вашему Богу.
Она коснулась щеки девушки.
– Я не заслужила такой милости! – проговорила Эмма.
– Мне это лучше знать, – отрезала Снэфрид, не переставая улыбаться. – Атли хорошо с тобой, и я признательна тебе за это.
Она еще несколько минут оставалась в пивоварне, беседуя с Бьерном и Атли. И только когда она ушла, Эмма ощутила облегчение.
Атли отправился проводить супругу брата, предварительно кликнув Сезинанду и велев ей помочь Эмме, а на самом деле не желая оставлять Бьерна наедине с невестой.
– О, что за изумительная вещица! – восхитилась Сезинанда, разглядывая украшение. – Жаль, конечно, что он получен из рук этой колдуньи. Но не беда, мы опустим его в чашу со святой водой, и она смоет следы прикосновений нечестивицы.
Эмма опустилась на скамью у стены. Бьерн с Сезинандой, подхватив бадью, вышли и вскоре возвратились, смеясь. Бьерн приобнимал Сезинанду, она его шутливо отталкивала. Как могут они веселиться, когда в воздухе еще чувствуется присутствие Белой Ведьмы?
Эмма положила перед собой подарок. Крест и в самом деле был удивительной красоты. Разумеется, Снэфрид счастлива, что Ролло наконец решил отдать ее брату. Атли в последнее время сделался сам не свой, болезнь изнуряла его, но в то же время делала словно одержимым. Он уже не был столь терпелив, как прежде. Днем он оставался мягок и учтив, но каждая ночь превращалась в отчаянную схватку. Эмма стала запираться от него на засов – он колотил в дверь, грозил и умолял. В конце концов он отправился к рабыням и выбрал одну из них для себя. Теперь он проводил ночи с ней, но по-прежнему пожирал Эмму взглядом. Итак, Ролло решил отправить их в Байе вместе… А ведь она до последней минуты надеялась, что этого не произойдет. Что ж, пришел черед Белой Ведьмы торжествовать.
Эмма рванула золотую цепочку, но внезапно ее руку удержал Бьерн.
– Не стоит этого делать, огненновласая, – сказал он. – Подарками правителей не пренебрегают. Ты разгневаешь Снэфрид, отвергнув ее дар. К тому же христиане дорожат символом креста.
– Она знается с нечистой силой, – проговорила девушка. – Откуда мне знать, почему она решила одарить меня?
– Это не так. У колдуний нет сердца, а Снэфрид предана мужу. Все ее колдовство – лишь маска. Я давно знаю ее и убежден, что она обычная женщина, а не порождение троллей. Ну же, Эмма, оставь эту мрачность. Хочешь, я расскажу тебе о своей невесте? Ты увидишь ее, когда мы прибудем в Байе. Она была совершенное дитя, когда мы со старым Ботольфом ударили по рукам. Теперь она выросла, и пришла пора для свадьбы.
Эмме не было дела до невесты Серебряного Плаща, но Бьерна это не занимало. Он наслаждался, слушая самого себя.
– У Ингрид, дочери Ботольфа, льняные волосы и глаза цвета голубой эмали. Она была красивым ребенком, когда Ботольф предложил мне ее. Все отпрыски Ботольфа хороши собой. Я не знал его старших сыновей, они погибли еще до того, как мы встретились, а младший, Бьергольф, погиб уже при мне, когда во хмелю стал крутить хвост взбесившемуся быку. Говорят, и сам Ролло, если бы не герцог Парижский, уже вступил бы в Валгаллу, ибо только там место такому герою, как сын Пешехода. Старый Ботольф в его честь назвал своего меньшего сына, который родился, когда я сватался к Ингрид. Ей тогда едва исполнилось двенадцать зим, она была тихое и послушное дитя. О, из нее выйдет хорошая жена, а мне так или иначе пора остепениться. Хотя, возможно, я еще и пожалею, что дал Ботольфу окрутить себя. Но вот о чем я никогда не стану жалеть – это о том, что не женился на его старшей дочери Лив, хотя она и хороша, как сама Фригг. Есть в ней тайная сила, что не дает мужчине отвести от нее глаз и не позволяет думать ни о чем, кроме ее тела. Клянусь священными родами, я никогда не осмелился бы нарушить закона гостеприимства и посягнуть на нее, если бы она сама не пришла ко мне в первую же ночь в доме Ботольфа. Лив оказалась такой, как я и предполагал. От нее было трудно оторваться, и я уже почти готов был просить
