он все так же любит ее, однако при этом Эмма испытывала тягостное чувство вины перед ним. Ги готов рискнуть всем ради нее, а она не готова ответить ему тем же.
В жилой части аббатства кипела будничная суета. В прихожей слуги меняли солому на полу, в трапезной снимали со стен и устанавливали на козлах дубовые столешницы, носили дрова, воду, отпирали ставни. Пахло пылью, потом, стряпней. Эмма неожиданно заметила, что многие здесь рады ее выздоровлению. Ее встречали улыбками и шутками, и даже толстый бранчливый повар поспешил сообщить, что подаст к завтраку ее любимые блюда: раковый суп, куропаток под мятным соусом, козий сыр с тмином и восхитительные сдобные пирожки с запеченными в них ломтиками яблок. Эмма была откровенно удивлена. Да, поистине она уже прижилась здесь, плен не был тяжел для нее, но кто знает, что ожидает ее, вернись она к франкам. По закону франков герцог Роберт мог распорядиться ее судьбой, как ему заблагорассудится. Эмму, которая уже привыкла сама распоряжаться собой, пугала такая перспектива. Но вместе с тем ее не устраивала и участь супруги Атли. Избегнуть этого она могла, только бежав к франкам. И теперь она совершенно не знала, как поступить.
После трапезы она удалилась в свою опочивальню и стала ходить из угла в угол, ломая руки. В конце концов она прилегла на ложе и прикрыла глаза, прислушиваясь к шуму начавшегося дождя, пока этот мерный звук не усыпил ее. Эмма спала, пока ее не разбудил гул колоколов, зовущих к мессе.
Сквозь роговые пластины в окне проходило слишком мало света, и девушка поначалу решила, что уже вечер и ей надо спешить к Ги, чтобы сообщить свое решение. Она стремительно села на ложе – но тут же слабо ахнула.
В изножии, облокотившись на резной столбик, сидел Ролло.
– Вот-вот, – кивнул он ей. – Ваши колокола словно нарочно созданы, чтобы не дать человеку спокойно передохнуть.
Эмма непроизвольными движениями стала приводить в порядок волосы, ощущая неловкость от того, что он видит ее такой. Слава богу, здесь полумрак, и он не может видеть, как она подурнела. И все же Ролло заметил, что она изменилась.
– Я вижу, тебя и в самом деле измучил недуг.
Он произнес это мягко и сочувственно, но Эмма не позволила себе поддаться на эту уловку.
– Нет. Я просто хитрила. Ведь так ты решил?
Она покосилась на конунга. На его щеках темнела отросшая щетина, но линия рта, казалось, утратила обычную жесткость. В глубине души Эмма уже была готова к привычной схватке. Но печаль, звучавшая в его словах, лишила ее решимости. Она негромко сказала:
– Тебя не должны были впустить сюда. Это моя опочивальня, и мужчине здесь не место.
– Меня привело любопытство. Я хотел взглянуть, как ты спишь.
– То есть убедиться, что я не лгала все это время?
Теперь она глядела ему в лицо.
– Ролло, да будет тебе ведомо, что моя болезнь не из обычных. Меня околдовала твоя жена.
Лицо норманна мгновенно окаменело. И тем не менее Эмма настаивала, ссылаясь на то, что Бран может подтвердить ее слова.
– Бран суеверен, как каждый, кто готов поклоняться многим богам.
– Не мне говорить, но даже твои люди втайне чураются, когда она проходит мимо.
Ролло поднялся и подошел к окну. Выхватив кинжал, он вогнал его лезвие в подоконник, раскачал, вынул, и снова вогнал.
– Все это сказки, годные лишь для детей и старух, – раздраженно сказал он. – Я прожил все эти годы рядом со Снэфрид и знаю, что она лучшая жена, какую только может пожелать для себя викинг. Признаю – она действительно не слишком жалует тебя.
У Эммы заныло сердце, но она решилась говорить начистоту. Мысль о том, что от этого разговора зависит побег, подталкивала ее.
– Нет, Ролло, дело вовсе не в этом. Снэфрид желает моей гибели и решила извести колдовством. Как прежде намеревалась погубить во время охоты. Ты сам был этому свидетелем.
– Она промахнулась, – отрезал Ролло. – Ее стрела полетела и в меня. А зачем ей избавляться от мужа? Я дал ей то, чего она лишилась, бежав со мною из Норвегии. Я вернул ей власть.
– Но, Ролло, она не хочет власти! Ей нужен только ты. И так как она не в состоянии дать тебе наследника, она боится, что ты оставишь ее. Может быть, ради меня.
Он круто повернулся к ней, но не произнес ни слова. И тогда Эмма сказала:
– Я ведь по сердцу тебе, Ролло.
Казалось, он молчал целую вечность.
– Ты – как сладкий сон, Эмма. Но никогда ради тебя я не растопчу две судьбы – моей жены и брата.
– Значит, ты согласен остаться ради них без наследника? Ты покорил эту землю, но готов к тому, что однажды тебя вынесут из дома к могильной насыпи, а дело твоей жизни погибнет? И тогда другие воспользуются плодами твоих неимоверных усилий, а сами займут твое место?
Ролло попытался усмехнуться:
– То, что спрядено норнами, не изменить даже богам. Мне предрекали, что из моего рода произойдут короли, славные во все времена. Мой род не пресечется.
– Тогда давай вместе дадим ему продолжение! – выдохнула Эмма.
От дерзости этих слов у нее закружилась голова, ей стало жарко, кровь хлынула к щекам. Но головы она не опустила, глядя в глаза викингу. Она видела, как он на миг подался к ней, но все же остался на месте. Эмма не торопила. Перевела взгляд на кинжал, оставшийся в подоконной доске, осторожно погладила его.
– Старый друг, – сказала она, лаская руну на лезвии. – Как странно свела нас судьба, Ролло. Я ненавидела тебя, но теперь сама предлагаю себя врагу…
– Ты лишилась стыда, – облизывая губы, произнес он. – Ваши священники твердят, что все грехи от женщин, и я готов в это поверить. И сейчас ты искушаешь меня.
– Обними меня, – попросила она.
Но он отрицательно покачал головой.
– Тогда я стану мягким как воск в твоих руках. И ты сделаешь из меня жалкого последователя Распятого.
– Придет время, и ты сам решишься на это, – сказала Эмма. И, наверное, зря – лицо Ролло снова окаменело.
– Уж не Франкон ли присоветовал тебе соблазнить меня?
Эмма вдруг ощутила жгучий стыд. Ролло был прав, и в то же время сейчас она была совершенно искренна с ним. Она судорожно сжала рукоять кинжала.
– Может, это Франкон уговорил меня отворить твою клетку?
И вдруг выкрикнула:
– Довольно унижать меня, Ролло Нормандский! Скажи, хочешь ли ты меня или нет?
Ролло вздохнул, словно усталая лошадь.
– Я никогда не отменяю принятых решений.
– Ты последний из глупцов!
Ролло неподвижно глядел прямо перед собой.
– Я решил отдать тебя Атли, так и будет. Это вашим детям я передам все, чем владею. Мой брат уже завтра будет в Руане, и будь я трижды проклят, если наконец не уложу вас в брачную постель.
Эмме вдруг стало больно дышать. Волна оглушительной ненависти хлынула к груди, и прежде чем осознала, что делает, она нанесла Ролло стремительный удар кинжалом.
В следующий миг она лежала на полу, а Ролло вкладывал кинжал в ножны.
– Так уже было, Птичка. Тебе пора бы угомониться.
– Нет! Этому не бывать! Я и сейчас содрогаюсь от одной мысли, что ко мне прикоснется твой брат.
Он поднял ее и усадил. К своему удивлению, Эмма обнаружила, что Ролло не сердится на нее. Но удивление сменилось чувством нового унижения, когда она поняла, что конунг жалеет ее. Мягко, как утешают детей, он проговорил:
– Он будет хорошим мужем, Птичка. Я и в малую долю не смог бы так любить тебя, как он.
