вступила в большой зал. Далеко впереди пылал факел. Эмма пошла на свет, как сомнамбула. Огонь, крошечная мерцающая точка…
Она не заметила, как факел исчез. Темнота обступила ее со всех сторон, и Эмма без чувств рухнула на ледяные плиты пола.
Глава 8
Оскаленная морда дракона взлетела ввысь и сейчас же провалилась. Волна разбилась об обнажившийся киль драккара, взметнув тучу брызг. Эмма рассмеялась. Ветер трепал пряди ее волос, нес запах морской свежести, йода и рыбы. В низком свинцовом небе над кораблем с криками носились чайки.
Девушка стояла на носовой надстройке корабля, обхватив украшенный резной чешуей штевень, заканчивающийся драконьей головой. Ветер гудел в снастях, хлопал огромный красно-белый парус, скрипела мачта. Они шли на запад мимо франкских берегов, и земля сейчас находилась с подветренной стороны, так что гребцам приходилось работать без остановки. Длинные весла вздымались в согласии с ударами медного била, и когда они единым усилием вспенивали воду, ощущался легкий рывок корабля. Гребцы подбадривали себя хриплым пением, сливавшимся с шумом ветра и волн. Тюки и иной груз были плотно уложены и принайтованы на дне драккара так, чтобы не нарушить равновесия корабля. Все вокруг было пропитано сыростью, но гребцы словно были нечувствительны к холодному ветру, несущему водяную пыль. Их согревала работа, и Эмме самой захотелось взяться за весло вместе с дюжим гребцом, чтобы избавиться от озноба, но норманны отнеслись к этому так, словно она попыталась совершить святотатство. Бьерн позднее пояснил ей: коснуться весла драккара – великая честь, и не может быть и речи, чтобы свободный викинг позволил сделать это женщине.
Параллельно драккару Серебряного Плаща шел еще один корабль. Эмма разглядела на его борту силуэт Херлауга и помахала ему рукой. Тот махнул в ответ, и сейчас же о борт с шипением разбилась волна. Эмма отпрянула, смеясь. Подошедший Атли накинул поверх ее шелкового плаща еще один – из мягкой тюленьей кожи.
– Тебя веселит море, жена?
Эмма повернула к нему исхлестанное ветром лицо. Атли стоял рядом с нею, закутанный в белую овчину, сутулясь и покашливая.
– Мне не нравится, когда ты меня так называешь, Атли. Наша свадьба не была полной даже по вашим варварским обычаям.
– Но мой брат вложил твои руки в мои и объявил нас мужем и женой. Остальное произойдет, когда мы прибудем в Байе. Наша свадьба и свадьба Серебряного Плаща состоятся в один день.
Он задумчиво коснулся серебряного креста, висевшего на его груди.
– Думаю, что в Байе найдется и священник, чтобы обвенчать нас по христианскому закону.
Атли принял крещение еще в Руане, в то время когда Эмма лежала в тяжелой горячке. И едва она очнулась, поставил ее перед свершившимся фактом. Даже для его брата это оказалось неожиданностью. Ролло был недоволен, но ничего не мог изменить. Атли упрямо стоял на своем, посещая все службы подряд. Однако Франкон под всяческими предлогами откладывал венчание, и поэтому Ролло сам совершил языческий обряд прямо на пристани перед самым отплытием, ибо медлить было нельзя – восемь судов под командованием Ботольфа отчалили, еще когда Эмма хворала; едва же она оправилась, как ей было велено собираться в дорогу, ибо Бьерн опасался бурь предзимья, страшнее которых в этих водах не было ничего.
И только в море к скальду вернулось отличное расположение духа. Он был весел и без устали подшучивал над Атли.
– Что, ярл, не терпится тебе позабавиться со своей женщиной? Пожалуй, корабль для этого не слишком уютное местечко.
Эмма сердилась. Она сама не понимала, почему прощает Бьерну его болтовню. Скорее всего потому, что именно он заставил ее выйти из оцепенения, в которое она впала, покидая Руан. Бьерн был дерзок, без устали дразнил ее, зля и смеша одновременно, и ни на минуту не оставлял в покое. Его откровенно восхищенный взгляд вернул Эмме частицу уверенности в себе. Она отвечала в тон:
– Атли приходится нелегко. Но каково тебе, Серебряный Плащ, не первый год дожидаться своей брачной ночи!
– Да уж, – согласно кивал Бьерн. – В ожидании, пока моя невеста подрастет, мне следовало сделаться целомудренным отшельником. И не окажись на моем пути такого количества податливых красавиц, клянусь Тором, меня уже вполне можно было бы причислить к лику христианских святых.
Лицо его стало серьезным, и он обратился к Атли:
– Меня беспокоит, что за весь сегодняшний день мы ни разу не видели сигнальных огней на дозорных вышках.
Он повернулся в сторону берега. Атли пожал плечами. Здесь, на западе, куда меньше людей Ролло. Это дикий край, но уже завтра они приблизятся к устью Орны. Там, на побережье, совсем недавно по приказу правителя были восстановлены укрепления. Они наверняка смогут причалить там и пополнить запасы воды и провианта.
Бьерн заметил, что это вовсе недурно, потому что овцы, которых они взяли на корабли, уже съедены, а вяленая треска от постоянной сырости покрылась плесенью. Но больше всего его угнетало то, что иссякло пиво.
Слушая их, Эмма вглядывалась в берег, пустынный и изрезанный нагромождениями скал. Словно видения, высились в дымке их причудливые очертания. Далеко выступающие в море, оторванные от материка останцы были, словно кружевом, одеты пеной. Они походили то на застывших великанов в коронах, то на чудовищ – драконов с вывернутыми шеями, гигантских жаб, а подчас и на волшебные дворцы, в переходах которых буйствовали стремительные потоки воды.
– О чем ты задумалась, огненновласая? – спросил Серебряный Плащ, спрятавший свое щегольское одеяние, чтобы море не испортило его. Сейчас на нем был добротный панцирь из испанских стальных пластин, спаянных бронзой, поверх которого он кутался в черный козий мех. Весь он пропах морем и солью, его пышные волосы слиплись, но он был весел, и это веселье словно заражало всех вокруг.
– Ты получишь настоящую жену викинга, Атли, – хлопал он по плечу юношу. – Она сразу признала в море свою стихию. Драккар ей что отчий дом. Мало я встречал мужчин, и уж тем более женщин, кого не мучила бы хворь, когда они вступают на зыбкую кровлю обиталища рыб.
Атли, счастливо улыбаясь, глядел на Эмму, Бьерн же уговаривал девушку спеть для них.
Сильный голос Эммы сплетался с говором волн:
Викинги налегли на весла, вслушиваясь в пение прекрасной спутницы. Эмма пела о сумрачно-зеленом подводном царстве, куда уходит юная девушка, чтобы стать одной из морских дев с рыбьими хвостами. У них нет души, которая болит, и их жизнь куда дольше, чем у смертных, изнуренных тревогами. Когда же срок, отпущенный морским девам, приходит к концу, они превращаются в искрящуюся пену, что несется на гребнях волн из края в край океана, и печаль их возвращается к людям, ждущим у края вод тех, кто уже никогда не вернется.
Эмма поразилась, увидев, как по лицам суровых гребцов струятся слезы.
– Печальная песня, – вздохнул Бьерн. – Что ты наделала, огненновласая! Мои люди сбились со счета! Хэй, Эрлинг, Хафтор, вы куда смотрите! И ты, Ивар, что-то совсем приуныл. Дай-ка мне било, иначе, видят боги, нас вышвырнет на скалы.
Спустя несколько минут ход драккара выровнялся и они стали нагонять ушедшего вперед Херлауга. Эмма глядела на мерно ударявшего в било скальда с улыбкой. О, этот скальд-воин! Даже ледяную Снэфрид, явившуюся вместе с Ролло проводить их на пристань в Руане, он ухитрился шлепнуть пониже спины!
При этом воспоминании у Эммы тоскливо сжалось сердце. Покинув носовую надстройку, она прошла туда, где позади мачты располагалась палатка из моржовой кожи, где можно было укрыться от непогоды и
