доказывает, что родные обычаи все-таки нравились ему больше любых других. Удивляться этому не приходится, тем более что у большинства еще недостаточно цивилизованных народов, особенно же у совсем диких, очень сильна власть привычки. В самом деле, разве не естественно, что житель островов Общества (такой, как Махеине, познакомившийся и с тем, и с другим образом жизни) предпочел постоянному беспокойству, отвратительной пище, грубым и тесным одеждам европейских моряков счастливую жизнь, здоровое питание и простой наряд своих земляков? Мы ведь видели, как даже эскимосы, повидавшие и испробовавшие европейскую кухню, европейские роскошные одежды и все великолепие Лондона, с величайшей радостью возвращались в пустынное свое отечество, к своим грязным собачьим шкурам и прогорклой ворвани!
Махеине же нашел на Таити все удовольствия и радости, какие только мог ожидать. К нему относились здесь с чрезвычайным почтением, смотрели на него как на морское чудо, угощали изысканными блюдами. Он получил в подарок всяческую одежду и, пребывая в обществе местных нимф, мог то и дело вкушать те удовольствия, коих в море был, увы, лишен. Падкий до чувственных наслаждений, как все дети природы, притом долго лишенный возможности видеть милых своих соотечественниц, а благодаря общению с нашими матросами ставший, наверное, еще более чувственным, чем обычно, он, разумеется, был им весьма рад. Так что у него были самые разнообразные причины восхищаться сим чарующим островом, а общение с прекрасными землячками совсем привязало его к нему, тем более что в теплом климате корабль был; конечно, не самым приятным местом ночлега. Зачем ему было забираться в тесную и наверняка дурно пахнущую каюту, когда на берегу он мог вдыхать чистейший воздух, благоухание цветов и наслаждаться приятной прохладой, которую дарил мягкий вечерний ветер?
Так что в этом смысле судьбу Махеине на берегу можно было считать вполне счастливой. Но и на корабле многие считали, что им можно не меньше позавидовать! Дело в том, что в первый же вечер на корабль явилось несколько женщин, и всю ночь напролет здесь шел разгул. Я уже имел случай заметить, что здешние распутные женщины принадлежат к простонародью или низшему классу. Теперь это подтвердилось еще нагляднее, ибо женщины эти оказались те же самые, что занимались развратом с моряками и во время первого пребывания на Таити. Думаю, это доказывает, что проститутки здесь образуют особый класс. Он, однако, не столь многочислен, а испорченность нравов здесь не столь всеобщая, как полагали некоторые наши предшественники. Мне кажется, они просто недостаточно учитывали место и обстоятельства. Как бы мы отнеслись, начни О-Маи рассказывать своим землякам, что в Англии почти или совсем не знают ни стыда, ни чести — и все потому, что он не нашел этих свойств у услужливых нимф в Ковент-Гардене, Друрилейне и Стренде? [411]
Следующий день выдался на редкость погожий. На корабль явилось много туземцев. Я же отправился на берег и попытался дойти до палаток, но не прошел и пятидесяти шагов, как вынужден был сесть, дабы не упасть в обморок. Мне предложили яблоки, которые принесли сюда среди прочего на продажу. Они выглядели так аппетитно, что я пренебрег строгим запретом врача и взял одно. Затем я вернулся на борт. Тем временем наши люди обменяли на гвозди, ножи и прочие мелочи пятьдесят штук больших бонит, а также много плодов, так что вся команда получила довольно большие порции.
Между тем одному из наших таитянских гостей захотелось украсть несколько гвоздей. Вернувшись, я застал его в цепях. Но некоторые знатные люди стали просить за него, обещая за освобождение много бонит, поэтому скоро его отпустили, предупредив, однако, чтоб впредь он подобным воровством не занимался.
Распутная компания, которая провела на борту прошлую ночь, к вечеру опять была тут как тут, да еще привела с собой новеньких, так что у каждого матроса была теперь своя девка. Это оказалось весьма кстати, ведь был как раз день св. Георга, который у нас праздновали по старому обычаю, то есть пировали вовсю в честь покровителя страны. Началась вакханалия, и всю прекрасную лунную ночь матросы посвятили служению Кифере[412]!
Доктор Спаррман и мой отец вернулись с берега на корабль лишь после захода солнца. Они прошли через холм Уан-Три-Хилл к Парре [Паре], там встретили мать Тутахи, а также Хаппаи, отца короля, и приветствовали обоих подарками. Один из туземцев, который сопровождал их обратно, оказал им, среди прочего, такую услугу: он далеко заплывал в пруд за дикими утками, которых они там подстрелили. Затем он пригласил их в свою хижину, находившуюся в 10 милях к западу от мыса Венус. Там он угостил их плодами и превосходным пудингом, который приготовляется из тертых ядер кокосового ореха и кореньев
По пути они увидели двух коз, подаренных королю капитаном Фюрно; козы паслись недалеко от дома их высокого владельца. Со времени нашего отъезда у них появилась тонкая, мягкая, шелковистая шерсть, а коза уже принесла двух козлят; они успели вырасти и были такими же упитанными и бодрыми, как и их родители. Если здешние жители еще некоторое время станут ухаживать за этими животными столь же заботливо, то скоро их можно будет отпустить на волю, и, так как козы размножаются быстро, туземцы получат новый источник питания, который, без сомнения, им очень понравится.
Гостеприимный провожатый моего отца прибыл вместе с ним на корабль, переночевал у нас, а на другое утро, в высшей степени довольный ножами, гвоздями и бусами, которые получил в подарок, вернулся домой.
Наутро 24-го благодаря съеденному накануне яблоку я почувствовал себя гораздо лучше. Капитан Кук, все еще ощущавший признаки желчной болезни, тоже испытал благотворное воздействие сего замечательного фрукта. Так что мы и в дальнейшем время от времени лакомились им и рекомендовали его всем, кто чувствовал недомогание. Это ускорило наше выздоровление сверх всяких ожиданий. Прошло всего несколько дней, и от болезни осталась лишь незначительная слабость, какая в подобных случаях обычно еще держится некоторое время.
Около полудня, хотя дождь еще не совсем прекратился, нас посетил король Ту со своей сестрой Таураи и с братом. Они привезли в подарок капитану Куку свинью. Король теперь выглядел не таким недоверчивым и робким, как прежде. Его щедрость была вознаграждена несколькими топорами, однако больше всего он и его спутники интересовались, кажется, красными перьями попугая, которые они называли
Выше, описывая покупку этих перьев, я уже упоминал, что некоторые из них были прикреплены к материи из шелковицы, другие же — к звездам из кокосовых волокон. Наши высокие гости получили по небольшому, не шире двух пальцев, куску отделанной таким образом материи и по одной или две звезды. Как это ни было мало, они, казалось, не ожидали такой щедрости и ушли очень довольные. Такие перья употребляют главным образом для украшения воинских нарядов, и, может, еще для каких-нибудь торжественных случаев. То, что их так высоко ценили, уже само по себе показывает, сколь распространена среди этого народа роскошь.
На другой день к нам явилось несколько здешних вождей. Среди них был и наш давний друг Потатау с обеими своими женами, Ваиниау и Полатехерой. Они тоже были наслышаны о нашем великом богатстве — красных перьях, привезли много свиней и с большой охотой меняли их на крошечные кусочки знаменитой материи с перьями. Бросалось в глаза, насколько улучшились дела у туземцев за время нашего восьмимесячного отсутствия. В первый раз мы с большим трудом смогли получить у них всего несколько свиней и должны были считать великой любезностью, когда король или кто-либо еще из здешней знати давал нам этих животных. Теперь вся палуба была заполнена ими, так что пришлось построить для них на берегу хлев. Очевидно, в августе 1773 года здесь еще ощущались тяжелые последствия неудачной войны с другой половиной острова; теперь страна явно от них оправилась.
Вся первая половина этого дня оказалась дождливой, непогожей. Молнии сверкали так ярко, что мы ради безопасности укрепили на верхушке средней мачты медную цепь так, чтобы она спускалась за борт. Но нижний конец цепи запутался в снастях, и едва матрос высвободил его, как сверкнула ужасающая
