Путешествие вокруг света

Ленивое самодовольство этого островитянина отчасти напоминало о роскоши, которая столь распространена среди знати в Индии и других восточных странах и о которой со справедливым осуждением писал сэр Джон Мандевиль в книге о своих путешествиях в Азию[264]. Этот храбрый рыцарь, чей образ мысли и героизм вполне соответствовали духу рыцарства того времени, провел свою жизнь в непрестанных трудах, и он испытывал искреннее негодование, встречая где бы то ни было чудовищных ленивцев, тративших свои дни «без единого рыцарского приключения, в безделии, точно свинья, которую откармливают в хлеву, дабы она набралась жира»[265] .

Оставив этого таитянского обжору, наша компания разделилась. Я остался с господином Ходжсом и Гринделлом, а когда дружелюбный юноша, несший папку художника, пригласил их в дом своих родителей, пошел с ними. Мы туда добрались только в 5 часов вечера. Хижина была маленькая, но славная, на камнях, выложенных перед домом, постланы листья, на них в красивом порядке лежало много кокосовых орехов и вкусно приготовленных плодов хлебного дерева. Двое стариков стояли рядом и отгоняли крыс. Молодой человек подбежал к ним и, когда мы приблизились, представил нам как своих родителей. Было видно, как от души они радуются возможности видеть и угостить друзей своего сына. Они пригласили нас сесть и приступить к приготовленной трапезе. Вначале мы не могли понять, когда они успели приготовиться к нашему приходу. Но потом вспомнили, что несколько часов назад наш юный провожатый послал вперед одного из своих друзей — вероятно, для того, чтобы предупредить родителей. Впервые за день нам представилась возможность как следует поесть, и можно себе представить, что мы набросились на еду с большим аппетитом. Но, пожалуй, труднее представить радость гостеприимных стариков и их славного сына, когда они увидели, что нам так понравилось их угощение. Рядом с этой старой благородной парой, обслуживавшей нас за столом, можно было бы поэтически забыть, что мы люди, и вообразить себя богами, которых угощают Филемон и Бавкида [266], и лишь наша неспособность вознаградить их, как подобает богам, напомнила нам, что мы смертные. Тем не менее мы собрали все гвозди и бусы, какие у нас еще оставались, и подарили им эти мелочи скорее в знак нашей благодарности, нежели в оплату за их доброту. На прощание юноша собрал все, что мы не смогли доесть, и донес нам до корабля. Здесь его отдарили, дав топор, рубаху и другие менее ценные вещи, так что он был вознагражден более богато, нежели мог ожидать, и в тот же вечер, удовлетворенный, вернулся к родителям.

За время нашего отсутствия как на корабле, так и на берегу продолжалась обычная меновая торговля, и не произошло ничего особенного, если не считать того, что капитан Кук встретил одного своего старого знакомого, Туахау, который ездил с ним во время прошлого путешествия на лодке вокруг острова. Когда мы вернулись, он с двумя своими земляками еще находился на борту и явно намеревался у нас переночевать. В прошлый раз, когда капитан Кук стоял на якоре в бухте Матаваи, индейцы поступали так часто; но сейчас никто пока на это не отваживался. Туахау, уже знакомый с нашим образом жизни и с предметами на корабле, предоставил двум своим неопытным спутникам изумленно все разглядывать, сам же вступил в оживленную беседу с нами. Он спрашивал о Табане — господине Банксе, о Толано — докторе Соландере, Тупайе и других людях, которых видел здесь прежде и имена которых запомнил. Он был рад услышать от нас, что господин Банкс и доктор Соландер пребывают в добром здравии. Он часто повторял этот вопрос, точно это было для него особенно важно, и неизменно получал тот же самый ответ. Он также спросил, не собираются ли они еще на Таити, и по взгляду его чувствовалось, что он желает их увидеть опять. Услышав о смерти Тупайи, он пожелал узнать, была ли эта смерть насильственной или естественной, и испытал облегчение, поняв из наших слов и знаков, что причиной его кончины была болезнь. Мы, со своей стороны, спросили, каким образом умер Тутаха, правивший здесь во время прошлого приезда капитана Кука. Из его долгого рассказа мы поняли не все, но уловили главное, а именно что между ним и Ахеатуа, отцом нынешнего короля на Теиаррабу, произошло большое морское сражение, не принесшее победы ни одной стороне; потом Тутаха со своим войском пришел к перешейку, который соединяет обе половины острова, и там состоялось ожесточенное сражение, в ходе которого он, Тубораи-Тамаиде и несколько других его знатных подданных погибли. После смерти Тутахи О-Ту, который до сих пор имел лишь титул регента Таити, принял на себя действительный сан и сумел установить мир. Однако старый Ахеатуа недолго наслаждался плодами своей победы, ибо несколько месяцев спустя после установления мира, он умер, и теперь его сын, носивший то же имя и в соответствии с местными обычаями еще при жизни отца принявший титул те-эри, а также пользовавшийся положенными при этом почестями, унаследовал главное — действительную королевскую власть [267].

Выслушав эту историю, мы взяли карту Таити, которая была выгравирована на меди к описанию предыдущего плавания капитана Кука, и положили перед Туахау, не сказав, что это такое. Но он был слишком опытный мореход, чтобы тотчас не разобрать, что это. Радуясь возможности увидеть изображение своей родины, он сразу же показал нам кончиком пальца расположение всех веннуа, то есть округов, и назвал их в том порядке, в каком они значились на карте. Дойдя до округа О-Ваиуруа, расположенного немного к югу от места нашей нынешней стоянки, он тронул нас за руку, чтобы мы внимательней смотрели на карту, и рассказал, что в тамошнюю гавань некоторое время назад заходил корабль, который он называл пахие но пеппе, и пять дней стоял там на якоре; его команда получила от местных жителей десять свиней, а один матрос, бежавший с этого судна, еще и сейчас находится на острове. Мы предположили, что это, видимо, испанское судно, вполне вероятно, что повторная экспедиция английского корабля могла заново обратить внимание испанцев на этот впервые открытый ими остров, а возможно, и вызвала беспокойство за их обширные владения в Южной Америке, находившиеся неподалеку. Как это ни покажется странным, такое наше предположение подтверждалось самим словом «пеппе». Оно, конечно, весьма далеко от «Испания», от которого, как нам думается, произошло. Но мы уже знали, что таитяне умели искажать чужие названия еще почище англичан или французов[268]. Чтобы выяснить все получше, мы задали Туахау еще несколько вопросов об этом корабле, но смогли узнать только, что бежавший матрос все еще находится у Ахеатуа и советует ему не давать нам свиней. Какие бы своекорыстные, лицемерные или сумасбродные намерения ни имел этот человек, лучшего совета своему покровителю он, пожалуй, дать не мог. Самым надежным путем сохранить богатства своих подданных, а к числу этих богатств прежде всего относятся свиньи, и самым наилучшим способом воспрепятствовать возникновению новых потребностей у этого счастливого народа, было, конечно же, как можно скорее принудить нас к отъезду, а для этого наилучшим средством было отказывать нам в пропитании, в коем мы больше всего нуждались. Действительно, следует самым серьезным образом высказать пожелание, чтобы общение европейцев с жителями островов Южного моря было прервано, покуда эти невинные люди, столь счастливо живущие в неведении и простоте, не успели заразиться испорченными нравами цивилизованных народов. Увы, печальная истина состоит в том, что политические системы Европы и любовь к людям никак не согласуются друг с другом.

На другой день наши люди, выходившие на берег, принесли известие, что видели Ахеатуа и что он специально явился в этот округ дать нам аудиенцию. Они были допущены к нему без церемоний, и его величество, окруженный своим двором, предложил половину стула, на коем сам сидел, одному из наших рулевых, господину Смиту. Он также милостиво заявил, что желал бы видеть капитана Кука и что он уступит ему любое число свиней, если тот согласится уплатить за каждую по топору. Это была самая отрадная новость, услышанная нами за долгое время. Наши люди при этом смогли заметить человека, цветом лица похожего на европейца, однако, когда они обратились к нему, он скрылся в толпе. Был ли это действительно европеец, или им просто запал на ум рассказ Туахау, сказать трудно. Достоверно лишь, что больше никто из нас его не видел.

Чтобы немедля воспользоваться хорошим настроением Ахеатуа, капитаны с несколькими офицерами, а также доктор Спаррман, мой отец и я на другое утро отправились на берег. Один из оставшихся переночевать на борту индейцев по имени Опао показывал нам дорогу. Он посоветовал идти вверх по течению реки, из которой наполнялись водой наши бочки. Пройдя этой дорогой около мили, мы встретили толпу людей. Верхний край одежды у всех был спущен, чтобы обнажить плечи,— знак почтения, который оказывался только королю. Поэтому мы предположили, что он где-то поблизости, и вскоре нашли его среди толпы. Он восседал на большом, сделанном из крепкого дерева стуле, который носил за ним один из его слуг. Ахеатуа вспомнил капитана Кука, едва его увидев, и тотчас освободил ему место на своем кресле, а капитан Фюрно и остальные устроились на больших камнях. Как только мы присели, индейцы столпились