этой же причине нигде нельзя было укрыться, когда они выпрашивали стеклянные бусы. Чтобы избавиться от такого невыносимого попрошайничества, капитаны вскоре вернулись к палаткам, а вместе с ними и мы, чтобы посмотреть природные достопримечательности сего места. После еды мы предприняли новую прогулку, но, поскольку оба раза могли уйти недалеко, наши открытия составили лишь несколько растений и птиц, каких мы еще не видели в Аитепиехе.
На другое утро очень рано из Парре к кораблю подплыло множество каноэ. В одном из самых маленьких находился король, который пожелал собственнолично передать капитану Куку ответные подарки. Это была всевозможная снедь, в том числе живая свинья, несколько больших рыб: бычковая макрель
После завтрака на глаза О-Ту попался пудель моего отца. Обычно он выглядел весьма прилично, но на сей раз был грязный, испачканный, как матрос, в смоле и варе. Тем не менее его величество пожелали его заполучить, и просьба эта была удовлетворена. Король очень обрадовался, тотчас велел одному из своих камергеров
Когда мы прибыли на берег, ему показали прекрасную травянистую лужайку в тени хлебного дерева и сказали, что коз хорошо пасти в таких местах. Весь берег был усыпан индейцами. Они радостным криком встретили выходившего из лодки короля. Среди толпы находилась также мать Тутахи, почтенная седая матрона. Увидев капитана Кука, она подбежала к нему и обняла, как друга своего сына. При этом она столь живо вспомнила свою потерю, что начала громко плакать, немало нас этим тронув. Столь нежная чувствительность несомненно подтверждает изначальную доброту человеческого сердца и всегда вызывает сочувствие.
Оттуда мы поспешили к нашим палаткам на мысе Венус, где туземцы уже устроили настоящий базар. Тут можно было увидеть все виды фруктов, причем очень дешевых: так, полная корзина плодов хлебного дерева или кокосовых орехов стоила не больше одной бусины. Мой отец встретил здесь своего друга О- Вахау, который опять подарил ему много фруктов, несколько рыб, немного тонкой материи, а также перламутровые рыболовные крючки. Мы хотели ответить на его щедрость, однако благородный человек начисто отказался принять хоть что-нибудь и сказал, что подарил все эти мелочи моему отцу как другу, бескорыстно. Словом, казалось, все в тот день сошлось, чтобы мы получили самое выгодное представление об этом славном народе.
К полудню мы вернулись на корабль и после обеда занялись зарисовкой и описанием собранных коллекций. На палубах все время толпились индейцы обоего пола; они обшаривали все уголки и тащили, что только удавалось. Вечером случилось происшествие, новое и странное для нас, но знакомое тем, кто уже бывал на Таити. Наши матросы пригласили на корабль несколько женщин самого низкого сословия, которые не только охотно пришли, но и после заката, когда их земляки вернулись на берег, пожелали остаться на борту. Мы уже знали по опыту, до чего продажны таитянские девушки, но там они занимались своим распутством только днем, на ночь же никогда не отваживались остаться на судне. Здесь же, в Матаваи, английских моряков успели узнать получше, и девицы не сомневались, что на них можно положиться, более того, что это наилучший путь заполучить у них бусы, гвозди, топоры или рубахи. Так что вечером между палубами царило такое веселье, словно мы стояли на якоре не возле Таити, а где-нибудь в Спитхеде[282]. Прежде чем стемнело, девушки собрались в носовой части палубы. Одна из них дула в носовую флейту, остальные танцевали, и далеко не все из этих плясок соответствовали нашим представлениям о приличии и благопристойности. Но ведь многое из того, что, по нашим понятиям, можно бы назвать предосудительным, при здешней простоте нравов считалось совершенно невинным, так что, в сущности, таитянские распутницы куда менее развратны, чем их цивилизованные европейские сестры. Когда стемнело, они исчезли с палубы; любовники угостили их свежей свининой, и они ели ее жадно, хотя только что в присутствии своих земляков не хотели до нее дотрагиваться, поскольку в силу здешнего обычая, не совсем нам понятного, мужчины и женщины не вправе есть вместе. Удивительно, сколько мяса могли поглотить эти женщины; их жадность явно показывала, что дома они лакомятся им редко, если вообще когда-нибудь видят.
Нам были слишком памятны нежная печаль матери Тутахи, благородная доброта нашего друга О- Вахау; вообще наше мнение о таитянах было весьма высокое; тем более бросалось в глаза поведение этих созданий, отбросивших всякую сдержанность и предавшихся одним лишь животным страстям. Сколь несовершенна человеческая природа, если даже такой добрый, простодушный и счастливый народ способен опускаться до подобной испорченности и безнравственности! Можно лишь сокрушаться, что человек особенно склонен злоупотреблять самыми богатыми и прекрасными дарами благого творца и что ему столь свойственны заблуждения!
На следующее утро к кораблю явился О-Ту со своей сестрой Тедуа-Таураи и другими родственниками; он велел передать на борт свинью и большую рыбу, но сам подняться не пожелал. Такие же подарки он привез капитану Фюрно, но не решился подняться на «Адвенчер», покуда мой отец не вызвался сопровождать его. Пришлось повторить всю церемонию с заворачиванием капитана в таитянские материи, прежде чем их величество отважился взойти на борт. Однако сразу после этого он почувствовал себя вполне уверенно и пошел на палубу, где капитан Фюрно преподнес ему ответные подарки.
Тем временем его сестра Тедуа-Таураи согласилась подняться на корабль капитана Кука; мы обратили внимание, что все находившиеся при этом женщины обнажили плечи, оказав ей те же почести, что и королю. Таких же почестей удостоился и юноша Ватау, сопровождавший своего брата-короля; его называли
На рассвете 29-го мы велели поставить себе палатки на берегу и отправились исследовать природу острова. За ночь легла сильная роса, освежившая все растения; наряду с утренней прохладой это сделало