Путешествие вокруг света

этой же причине нигде нельзя было укрыться, когда они выпрашивали стеклянные бусы. Чтобы избавиться от такого невыносимого попрошайничества, капитаны вскоре вернулись к палаткам, а вместе с ними и мы, чтобы посмотреть природные достопримечательности сего места. После еды мы предприняли новую прогулку, но, поскольку оба раза могли уйти недалеко, наши открытия составили лишь несколько растений и птиц, каких мы еще не видели в Аитепиехе.

На другое утро очень рано из Парре к кораблю подплыло множество каноэ. В одном из самых маленьких находился король, который пожелал собственнолично передать капитану Куку ответные подарки. Это была всевозможная снедь, в том числе живая свинья, несколько больших рыб: бычковая макрель (Cavalha, Scomber hippos) и белая макрель (Albecore) примерно 4 футов в длину и уже приготовленные, наконец, несколько корзин с плодами хлебного дерева и бананами[281]. Все это было поднято на корабль. Капитан Кук стоял на борту. Он попросил его величество подняться, однако на сей раз никто не тронулся, покуда на капитана не накинули, согласно таитянскому этикету, множество лучших здешних материй, так что он превратился в невероятно толстую фигуру. Лишь после того как эта церемония была выполнена, О- Ту поднялся на корму и обнял капитана. Он выглядел, однако, очень озабоченным, хотя с ним обращались дружелюбно и старались всячески показать, что опасаться нечего. Поскольку палуба оказалась битком набита королевскими родственниками и приближенными, его пригласили в каюту. Но спуститься по трапу между палубами показалось ему опасным, и он послал вперед своего брата, миловидного юношу лет 16, вполне нам доверявшего. Тому понравилась каюта, и он так расхвалил ее, что король наконец отважился спуститься сам. Здесь ему опять дали всякие ценные подарки. Свита его величества так заполнила каюту, что в ней едва можно было повернуться. Особенно худо приходилось капитану Куку под грузом церемониальных таитянских одежд; да и без них было слишком жарко. Как уже упоминалось, каждый из индейцев избрал себе среди нас особого друга; эту новую дружбу подкрепляли взаимные подарки. К тому времени на борт прибыл капитан Фюрно, и мы сели завтракать. Гости отнеслись к этому новому для них событию весьма спокойно и согласились сесть на стулья, которые показались им крайне непривычными, но необычайно удобными. Король уделил большое внимание нашему завтраку, состоявшему на сей раз наполовину из английских, наполовину из таитянских блюд. Он немало удивлялся, что мы пьем горячую воду (чай) и едим плод хлебного дерева с маслом. Сам он в еде участия не принимал, но некоторые из его спутников держались не столь осторожно, они ели и пили в свое удовольствие все, что им предлагалось.

После завтрака на глаза О-Ту попался пудель моего отца. Обычно он выглядел весьма прилично, но на сей раз был грязный, испачканный, как матрос, в смоле и варе. Тем не менее его величество пожелали его заполучить, и просьба эта была удовлетворена. Король очень обрадовался, тотчас велел одному из своих камергеров (хоа) взять собаку и всюду носить ее с собой. Вскоре он сказал капитану Куку, что должен вернуться на берег, и со свитой и всеми полученными подарками вышел на палубу. Здесь капитан Фюрно подарил ему еще козла и козу, которых специально доставил со своего корабля. Нам стоило немалого труда объяснить королю пользу этих животных и как их содержать. Он обещал не забивать их, не разлучать и заботиться об их потомстве. Полубаркас был уже готов, и король вместе с капитаном и другими отбыл на нем в О-Парре, где тогда находилась резиденция его величества. О-Ту выглядел необычайно довольным, он задал несколько вопросов и, казалось, совершенно избавился от недавнего недоверия и страха. Козы так занимали его, что он не мог говорить почти ни о чем другом и, похоже, готов был слушать без конца, как их надо кормить и содержать.

Когда мы прибыли на берег, ему показали прекрасную травянистую лужайку в тени хлебного дерева и сказали, что коз хорошо пасти в таких местах. Весь берег был усыпан индейцами. Они радостным криком встретили выходившего из лодки короля. Среди толпы находилась также мать Тутахи, почтенная седая матрона. Увидев капитана Кука, она подбежала к нему и обняла, как друга своего сына. При этом она столь живо вспомнила свою потерю, что начала громко плакать, немало нас этим тронув. Столь нежная чувствительность несомненно подтверждает изначальную доброту человеческого сердца и всегда вызывает сочувствие.

Оттуда мы поспешили к нашим палаткам на мысе Венус, где туземцы уже устроили настоящий базар. Тут можно было увидеть все виды фруктов, причем очень дешевых: так, полная корзина плодов хлебного дерева или кокосовых орехов стоила не больше одной бусины. Мой отец встретил здесь своего друга О- Вахау, который опять подарил ему много фруктов, несколько рыб, немного тонкой материи, а также перламутровые рыболовные крючки. Мы хотели ответить на его щедрость, однако благородный человек начисто отказался принять хоть что-нибудь и сказал, что подарил все эти мелочи моему отцу как другу, бескорыстно. Словом, казалось, все в тот день сошлось, чтобы мы получили самое выгодное представление об этом славном народе.

К полудню мы вернулись на корабль и после обеда занялись зарисовкой и описанием собранных коллекций. На палубах все время толпились индейцы обоего пола; они обшаривали все уголки и тащили, что только удавалось. Вечером случилось происшествие, новое и странное для нас, но знакомое тем, кто уже бывал на Таити. Наши матросы пригласили на корабль несколько женщин самого низкого сословия, которые не только охотно пришли, но и после заката, когда их земляки вернулись на берег, пожелали остаться на борту. Мы уже знали по опыту, до чего продажны таитянские девушки, но там они занимались своим распутством только днем, на ночь же никогда не отваживались остаться на судне. Здесь же, в Матаваи, английских моряков успели узнать получше, и девицы не сомневались, что на них можно положиться, более того, что это наилучший путь заполучить у них бусы, гвозди, топоры или рубахи. Так что вечером между палубами царило такое веселье, словно мы стояли на якоре не возле Таити, а где-нибудь в Спитхеде[282]. Прежде чем стемнело, девушки собрались в носовой части палубы. Одна из них дула в носовую флейту, остальные танцевали, и далеко не все из этих плясок соответствовали нашим представлениям о приличии и благопристойности. Но ведь многое из того, что, по нашим понятиям, можно бы назвать предосудительным, при здешней простоте нравов считалось совершенно невинным, так что, в сущности, таитянские распутницы куда менее развратны, чем их цивилизованные европейские сестры. Когда стемнело, они исчезли с палубы; любовники угостили их свежей свининой, и они ели ее жадно, хотя только что в присутствии своих земляков не хотели до нее дотрагиваться, поскольку в силу здешнего обычая, не совсем нам понятного, мужчины и женщины не вправе есть вместе. Удивительно, сколько мяса могли поглотить эти женщины; их жадность явно показывала, что дома они лакомятся им редко, если вообще когда-нибудь видят.

Нам были слишком памятны нежная печаль матери Тутахи, благородная доброта нашего друга О- Вахау; вообще наше мнение о таитянах было весьма высокое; тем более бросалось в глаза поведение этих созданий, отбросивших всякую сдержанность и предавшихся одним лишь животным страстям. Сколь несовершенна человеческая природа, если даже такой добрый, простодушный и счастливый народ способен опускаться до подобной испорченности и безнравственности! Можно лишь сокрушаться, что человек особенно склонен злоупотреблять самыми богатыми и прекрасными дарами благого творца и что ему столь свойственны заблуждения!

На следующее утро к кораблю явился О-Ту со своей сестрой Тедуа-Таураи и другими родственниками; он велел передать на борт свинью и большую рыбу, но сам подняться не пожелал. Такие же подарки он привез капитану Фюрно, но не решился подняться на «Адвенчер», покуда мой отец не вызвался сопровождать его. Пришлось повторить всю церемонию с заворачиванием капитана в таитянские материи, прежде чем их величество отважился взойти на борт. Однако сразу после этого он почувствовал себя вполне уверенно и пошел на палубу, где капитан Фюрно преподнес ему ответные подарки.

Тем временем его сестра Тедуа-Таураи согласилась подняться на корабль капитана Кука; мы обратили внимание, что все находившиеся при этом женщины обнажили плечи, оказав ей те же почести, что и королю. Таких же почестей удостоился и юноша Ватау, сопровождавший своего брата-короля; его называли т'эри Ватау; из этого можно, видимо, заключить, что, хотя титула эри удостаиваются все вожди и знать, главным образом он относится к членам королевской семьи. Недолго пробыв на «Адвенчере», О-Ту перешел на «Резолюшн», забрал свою сестру и вместе с ней, а также обоими капитанами отбыл в О-Парре.

На рассвете 29-го мы велели поставить себе палатки на берегу и отправились исследовать природу острова. За ночь легла сильная роса, освежившая все растения; наряду с утренней прохладой это сделало