Тимоти Лири: Искушение будущим

l:href='#n_18' type='note'>[18]

Став ближе к смерти, Тим, казалось, пытался объяснить себе все противоречия в своей жизни. Временами он казался чересчур ироничным в своем самоуничижении. «В конце концов оно пришло, что-то изысканное», — как сказал Генри Джеймс на смертном одре. Но за этим, как я чувствовал, скрывалось исключительное стремление к преодолению. Наблюдая за ним, окруженным друзьями в близости смерти, я вспоминал, что писал Тейяр де Шарден в «Будущем человека». Тейяр представлял сознание в его полном развитии тождественным безбрежному морю. Подобной этому была та духовная панорама, частью которой стал Тим перед лицом своей смерти. Чужая душа — потемки, чужая смерть — тоже, но в эти последние дни все стало прозрачней.

В память о покойном, в каком бы храме его ни поминали, я думаю, что не будет лишним вспомнить слова последней христианской молитвы: Requiescat in pace. Я хочу пожелать это Тимоти Лири: покойся с миром.

ТИМУ ОТ ДЖОНА Джон Бересфорд[19]

Тим,

Ты всегда был источником изумления для меня; такой тихой казалась мне моя жизнь в сравнении с твоей. Мы встретились в роковые (и как мы оба знаем, предопределенные) дни появления ЛСД на сцене Западного мира. В первый раз я услышал о тебе, когда мы вместе с Тони Коксом были у его друга, не могу вспомнить, как его звали, и, поскольку я спешу сейчас написать эти воспоминания для тебя, у меня нет времени копаться в архиве, чтобы найти его имя. Это был длинный тощий парень, повернутый на «бобах глупых вздохов», как он называл пилюли со священными грибами, которые ты тогда раздавал в барах Гринвич-Вилледжа.

Он рассказывал нам об этом «помешанном гарвардском профессоре», который дал ему на углу улицы горсть псилоци-бобов и сказал: «Попробуй-ка вот это».

Помешанный? — Ну, нет. Гарвардский? — Это да. Профессор? — Ну, не совсем. Доктор Лири, как не без сарказма величала тебя пресса. На самом деле — и учитель, и доктор, в самом настоящем смысле этого слова. Похоже, тебе удалось научить мир заглянуть в глубины собственной души и увидеть лицо реальности. Эта реальность отличалась от той бесцветной, убогой реальности, которая досталась нам в наследство от пятидесятых, и шок от открытия новой реальности пробудил к жизни поколение, которое, по выражению Хаксли, можно было назвать антиподами. Так родилось поколение гностиков.

Возможно, самое главное, чему ты научил их, это доверие. Только твой собственный разум будет посланием тебе. Твое собственное, дружественное тебе сознание. Оно может постараться шутить с тобой шутки, проверяя, готов ли ты к путешествию. Обращайся с ним как с ребенком, которого ты любишь. Не давай ему дурачить себя. Ты главней, чем оно. Заставь его зарычать, как тиф. Конечно, тигр может съесть тебя, если захочет. Ну, пусть попробует слегка прихватить тебя. Теперь все превращается в ифу, и тифы ведут себя по тем же правилам, что и остальные игроки, раскрываясь в свете и цвете, под восхитительную мелодию свободной игры сознания. Ты, со своим лингвистическим дарованием, окрестил это «путешествием» (trip) — и слово было найдено. Да, эта жизнь, которую мы живем, это путешествие, и наша задача — убедиться, что выбранное нами направление верно.

Я не буду особенно занимать твое время, я только хочу высказать кое-что, в чем я был ъ тобой не согласен. Первое, это твой старый пароль насчет set and setting.

Ты создал целую традицию с этой фразой. Теперь любой старый комментатор, который живет за счет того, что объясняет все, что угодно, в том числе и действие ЛСД — я имею в виду такого, который сам ни разу не дерзнул попробовать магических снадобий, но тем не менее претендует на то, что все о них знает, — с самым серьезным видом ввернет твою фразу про set and setting. Все зависит от внутреннего настроя, с которого вы начинаете, обстановки и атмосферы места, где вы принимаете ЛСД (или грибы, или еще что-нибудь). Холодная, кричаще-чистая обстановка больницы или психологической лаборатории — и вы будете напуганы и дезориентированы после приема всученного вам ЛСД. Прекрасный сад или умиротворяющая пустыня — и вы испытаете блаженство. Это, бесспорно, правда, но комментатор, который ищет материалы, чтобы набить ими свой учебник, не видит зак-люченного здесь парадокса. Психологическая лаборатория это изначально не то место, в котором вы должны достигнуть экстаза. Она является средством для получения нейтральной информации. Автор учебника упускает из внимания, что его мировоззрение спровоцировано неудачными опытами. Но и там не так просто создать условия для чистого эксперимента.

Испытуемый склонен считать, что не лаборатория и профессор в ней, а ЛСД которое профессор дал ему, является причиной его угнетенного состояния, паники и ужаса, когда он по ошибке принимает «тигра» за реальность. Идиотский термин «галлюцинации» тяготеет над восприятием испытуемого. Кому, на хуй, нужны галлюцинации? Ни мне, ни тебе, никому, у кого все в порядке с головой. Так почему же люди принимают ЛСД, господин профессор? А хрен его знает, поди пойми, они, наверно, психи.

Вот здесь уже, боюсь, начинается путаница с твоим set and setting, ставшим расхожим штампом. Конечно, в этом есть доля истины. «Set», конечно, весьма двусмысленно, но «setting» совсем нет. «Set» (обстановка) может означать внутреннее состояние человека, которому не стоило бы принимать ЛСД в таком месте, которое изначально отмечено печатью шизофрении, но, с другой стороны, 99 % населения, для которых при приеме ЛСД все было в порядке, здравствуют и процветают. А может, это просто значит, что он встал утром не с той ноги или, наоборот, встал с той. Проблема со слоганом set and setting в том, что он слишком схематичен. Он не объясняет, какие преимущества или, наоборот, неудобства он приносит.

Видишь, я лезу с какими-то пустяками в твой день рождения. Что ж, больше некому это сделать, так что извини. Мы не всегда бывали едины во мнениях по научным вопросам. Пожалуй, ты прав, что науке нет места в магических опытах. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты имеешь в виду, что научные теории — это неподходящее средство для того, чтобы объяснять действие ЛСД. Бихевиоризм, разновидности анализа, faux[20] теория когнитивной психологии, которая вытеснила бихевиоризм и психоанализ в 1960-е, — ничто из научных методов или теорий не в состоянии объяснить воздействие ЛСД. Но я думаю, что ты сделал обобщение, которое не подтвердится будущим. Исходя из несостоятельности современной философии, ты пришел к убеждению, что наука, то есть научный метод, вообще неспособна сделать понятным эффект ЛСД. Несомненно, такое неуважение к науке и послужило не в последнюю очередь причиной твоего изгнания с старого факультета Гарри Мюррэя в Гарвардском университете.

Итак, что я хочу сказать. Я думаю, что ты все-таки не полностью поставил крест на науке и в каких-то потаенных ее углах должно быть разумное объяснение потрясающих эффектов священных снадобий. Что, в конечном счете, послужит к ее вящей славе и, быть может — кто знает, — откроет новые теоретические перспективы, которые дадут, благодаря ЛСД, заветный ключ для ответа на загадку, которая мучила Дж. Б. Уотсона: «Что же это за штука, которую называют сознанием?»

Я думаю, а что, если бы ты остался в Гарварде и продолжил свои исследования и, быть может, обнаружил причину действия ЛСД вместо того, чтобы исполнить мечты поколения, стремившегося к духовному опыту? Что было бы сейчас с теми миллионами людей, которые навсегда останутся благодарными тебе за то, что ты для них сделал? Передача горсти пилюль с псилоцибином фирмы Sandoz на углу возле бара в Гринвич-Вилледже выросла, благодаря не кому иному, как тебе, в открытие для Северной Америки, а вскоре и Западной Европы, пути к совершенно невероятному опыту.

Как-то я разговаривал с одной знакомой, жизнь которой была спасена благодаря приему МДМА, которое открыло ее сердечную чакру, и я высказал предположение: что было бы, если бы Тим остался в Гарварде простым ученым? Моя подруга ответила, что, вне всяких сомнений, сейчас ее просто не было бы в живых. Мы все знаем, что ЛСД (или МДМА) спасает жизни, если употреблять его правильно и со знанием.