ликвидировал двух агентов израильской разведки Моссад, работавших в то время в Греции под глубоким прикрытием в условиях строжайшей секретности. Они были убиты с близкого расстояния, руками, что представляло из себя редчайшее событие на Среднем Востоке, где для мокрой работы чаще всего пользовались бомбами и чуть реже автоматами. Оба агента получили удары шилом для колки льда в основание черепа в довольно людном месте, и их смерть обнаружилась только спустя несколько часов. Дерзость и чистый исход последней акции привлекли к Бахуду внимание большинства крупнейших секретных служб мира. Советы, умевшие мгновенно распознавать редкие таланты, заполучили его первыми. В добавление к высокому интеллекту, знанию языков при родном английском, что было дополнительным плюсом, и очевидной пригодности к избранной «профессии», Бахуд демонстрировал определенную, хотя и неявную склонность к террористической деятельности. Правильная обработка и обучение, казалось, должны были превратить его в идеального исполнителя наиболее трудных и тонких поручений.
Первые сомнения в профпригодности Бахуда возникли у Советов после психологических тестов, показавших не имеющую пределов потенциальную тягу к насилию. Правда, его социопатические наклонности выявлялись медленно из-за умения Бахуда на словах выказывать моральные качества, в действительности отсутствующие. Хольцеру было очень интересно, где Бахуд научился маскироваться под нормального человека.
– В вашем досье отсутствуют упоминания об Америке, – сказал он после того, как Бахуд перечислил основные вехи своего кровавого пути по Европе. – Скольких вы убили там, прежде чем переехали в Европу?
Бахуд вновь одарил его улыбкой, и Хольцера снова так поразили ее теплота и обаяние, что он едва не забыл об обстоятельствах беседы.
– Вы что, работаете на ФБР? – со смехом поинтересовался Бахуд.
Хольцер мрачно усмехнулся в ответ.
– Уверяю вас, судебное преследование вам не грозит. Американские власти и я – ваш покорный слуга – отнюдь не в ладах.
– Можно догадаться.
До этой минуты Хольцер сидел на корточках – привычка, приобретенная им за последние несколько лет в лагерях палестинских беженцев. Поднимаясь на ноги, он оперся рукой о стену. На пальцах остались влага и цементные разводы.
– Полагаю, вы предпочли бы сидеть в американской тюрьме, если бы вам представилась такая возможность, – сказал он. – Насколько я знаю, там есть телевизоры.
– Да, кроме всего прочего, – подтвердил Бахуд.
– Сколько вы просидели в американской тюрьме?
Бахуд помедлил с ответом.
– Год из так называемых «лет становления личности».
– Я не знаком с этим выражением.
– Имеется в виду, что я был молод. Слишком молод, по мнению взрослых. Мне было семнадцать.
– И вас отправили в детский дом.
Бахуд жестко рассмеялся.
– Не совсем так.
– Куда же?
– Вы намерены вытащить меня отсюда?
– Так куда? Вас отправили в больницу?
После этого вопроса Бахуд впервые пристально взглянул на немца.
– Да, в своего рода больницу.
– Вы были больны?
– Это-то они и хотели установить... Мы с врачами немало поломали головы над этим вопросом.
– У врачей заняло целый год, чтобы установить, чем вы больны?
– Нет, это у меня ушел целый год, чтобы убедить их, что я вполне здоров.
Бахуд опять засмеялся, отчего Хольцера охватил холодок какого-то иррационального страха. Такого с ним еще не случалось, и он порадовался, что стоит спиной к стене.
– Теперь мне намного лучше, – добавил Бахуд с располагающей улыбкой.
Хольцер нацарапал в блокноте по-немецки: «сумасшедший?»
– Это была предварительная беседа, – сообщил он. – Я должен отчитаться перед моими шефами. Уверен, очень скоро мы вытащим вас отсюда.
– Кто эти ваши шефы? И с чего вы взяли, что я стану на вас работать?
– Разве я упоминал, что вы будете работать на нас?
– Вас прислал не Международный Красный Крест, следовательно, вам что-то от меня нужно. Кого вы представляете?
Хольцер недолго колебался. Не было причин держать Бахуда в неведении, в любом случае он вскоре все узнает.
– Аль-Бени Хасана.
– Я знаком с Бени Хасаном. Я был у Али аль-Фатваха.
Хольцер кивнул.
– Али-Фатваха и его людей больше нет.
– Что с ними случилось?
– Их убрали. Они проводили неправильную политику.
– Кто их убрал?
– Бени Хасан.
На этот раз Хольцер не ожидал ответа, и не удивился, когда Бахуд кивнул в ответ, как бы соглашаясь с подобным радикальным решением проблемы, заметив только:
– Они были слишком маленькой группой, чтобы когда-нибудь стать по-настоящему эффективными.
– Сейчас от таких групп нет никакого толку, – добавил Хольцер.
– Хольцер, вы – правоверный мусульманин? – спросил вдруг Бахуд.
– Вам известно мое имя?
– Не так много немцев работает на палестинцев в самой Палестине. Мне все они известны.
– Как вы узнали, что мне приходилось бывать в Палестине?
– По манере сидеть на корточках, по вашему произношению. Кстати, ваш арабский совсем неплох.
– Благодарю. Он стоил мне немалых усилий.
– Так вы правоверный мусульманин или нет?
– Исламисты терпимы ко всем религиям. Я правоверный антиимпериалист.
Бахуд почесал за ухом. Издали донеслись слабые звуки – раздавали пищу.
– Вообще-то, они доверяют только своим единоверцам, – сказан он.
– Вообще-то, они никому не доверяют, – поправил Хольцер. – Так и должно быть.
– Совершенно верно, – откликнулся Бахуд. – В конечном счете, доверять можно только самому себе.
– Я доложу, что рекомендую взять вас и через неделю вернусь за вами. Нам нужно время, чтобы уладить финансовую сторону.
Дребезжание оловянных тарелок в коридоре стало громче.
– Можно передать с вами записку? – спросил Бахуд.
Хольцер заколебался, он сам мог передать любое сообщение, но затем сказал:
– Разумеется.
Бахуд взял у него блокнот с ручкой и проговорил как бы невзначай:
– Поражаюсь, как вас пропустили сюда с оружием.
Хольцер с удивлением уставился на него.
– У меня нет никакого оружия... – начал он, но закончить ему не удалось. Бахуд сильно ударил его в горло согнутыми пальцами левой руки, затем вогнал шариковую ручку в ухо немца.
