Когда после моего приказа Сазонов перешёл на свой коронный трюк — лягушачьи прыжки, режиссёры были в прострации. Такое впечатление, что они умерли, но об этом ещё не знают.
Они были в обмороке. А жаль, потому что в этот раз Сазонов был как никогда гениален в образе лягушки.
НОВИКОВ
Товарищ Новиков возглавлял в Министерстве культуры СССР управление труда и зарплаты. А так как вся страна жила не по труду и не на зарплату, то его появление в какой-нибудь республике воспринималось как трагедия.
В одно прекрасное утро в Баку, где я ставил программу эстрадному оркестру, я застал переполох среди местного начальства. Оказалось — едет товарищ Новиков.
В срочном порядке ему снимают люкс в гостинице, холодильник забивается деликатесами и дорогими коньяками, готовятся местные сувениры. Чтобы ему не было скучно, руководители местной культуры упросили меня составить ему компанию.
Стол накрыли у него в номере.
Застолье шло своим чередом. Выпили по пятьсот граммов, рассказали кучу анекдотов. И вдруг Новиков запел. Его пение походило на скрежет тормозящего трамвая. Я посмотрел на него и сказал:
— Боже, какой приятный тембр голоса. Угадал. Он просиял, взял дыхание и начал изрыгать звуки. Я встал и поцеловал его. Я сказал ему, что его голос для большого зала, скажем, Большого театра, поэтому пойте в другой комнате. Он вышел в другую комнату и начал визжать. Я зашёл к нему. Он стоял, прижав руки к груди, как оперный певец.
— Я вас слушал, закрыв глаза. Ну просто Федор Иванович Шаляпин. Тот же тембр, те же нюансы. Почему вы не поёте?
Он посмотрел на меня с любовью. Ясно, что удовольствие от жизни он получал только тогда, когда пел.
— Спойте ещё из репертуара Шаляпина, — попросил я.
— Хорошо. Я спою «Блоху». Дверь закрылась, и он пел. Мы ели, пили и хохотали. По окончании «Блохи» я попросил его спеть арию Мефистофеля, но только в туалете, учитывая его огромный диапазон.
Новиков, гроза советской культуры, пропел в туалете весь репертуар Шаляпина. Мы плакали от хохота. Новиков зашёл в комнату, а мы сидим в буквальном смысле заплаканные.
— Вот видите, — говорю я ему, — до слёз растрогались. Пожалуйста, если вам не трудно, ещё несколько романсов Шаляпина.
— Там же, в туалете? — спросил Новиков.
— Да, конечно, — ответил я.
Этот импровизированный концерт спас азербайджанскую республику от погрома. Если бы товарищу Новикову республика Азербайджан подарила пять нефтяных вышек, сто куртизанок и шесть ликеро- водочных заводов, он бы от этого не получил столько удовольствия, как от своего пения в туалете.
Да, ещё раз можно повторить: республику спас от неприятности голос самого товарища Новикова.
Я знал одного человека, который творил чудеса в Советском Союзе. С утра до ночи обирал государство на крупные суммы. Он понимал, что это продолжаться долго не может, и, пока не поздно, покинул любимую родину.
На следующий день после его отъезда в квартиру позвонили два жлоба и предъявили ордер на арест.
— Вы пришли арестовать моего сына? — спросил отец моего знакомого.
— Да!
— Боже мой, какая жалость, но он вчера уехал.
— А когда он приедет? — поинтересовались непрошеные гости.
— Никогда. Он уже в Вене, через две недели будет в Италии, а там в Америке. Он вас так ждал. Если б он знал, что вы придёте, я думаю, он бы не уехал. Ордер на арест сегодняшним числом?
— Да, сегодняшним, — недоуменно ответил один из жлобов.
— Если бы вы пришли вчера, то вы бы его застали, а сегодня поздно. Боже мой, как он расстроится… Столько ждать и не дождаться.
— Чего ждать? — спросил второй.
— Как чего? Ареста. Если у вас есть время, я сейчас закажу Вену, чтобы он хоть ваши голоса услышал.
— Да пошёл он… Они вышли и хлопнули дверью. Но торжествующий отец, открыв дверь, кричал им вдогонку:
— Вы даже не представляете, как он огорчится, когда узнает, что вы приходили. Это ж надо, чтобы ему так не повезло, всю жизнь ждать и…
В Киеве у меня был знакомый Нюська. У него было всё: внешность, спортивная фигура, деньги. Но не было чувства юмора. А у меня ничего не было, кроме юмора. Я Нюське не завидовал, а он погибал от зависти. Девушки были готовы лишиться ресторана, но похохотать. Как-то Нюська признался мне:
— Борис, я бы отдал всё, что у меня есть, чтобы стать остроумным.
— Не надо всего, что у тебя есть, ты дай мне сто рублей, и я сделаю тебя остроумным человеком.
— Как?
— Говори все наоборот. Например, пошёл дождь с ветром, говори: «Слава Богу, настали светлые дни». Видишь кого-нибудь плохо одетым, говори: «Он или она одевается скромно, но броско». Если какая-нибудь женщина молодится, а ей много лет, скажи: «Она помнит ещё первую лошадь России». Если где-нибудь очень плохо, скажем, в городе, где асбестовые шахты, и люди там болеют и страдают, говори: ««Туда бы хорошо поехать отдохнуть всей семьёй. Короче, все наоборот.
Прошло немного времени, он отдал мне сто рублей. Они были мне нужны на пропитание и хороший костюм — первый костюм в моей жизни. Встретился я с девушками, и мне все хором сказали:
— Борис, тебе делать нечего, мы вчера были с Нюськой и животы надорвали. Ну, такой смешной, такой остроумный мужик…
Когда режиссёр Довженко был художественным руководителем Киевской киностудии, он отдал приказ ничего не вывозить со студии без письменного разрешения. Режиссёр Савченко подъехал к пропускному пункту. Вахтёр его спрашивает:
— Чего вы вывозите? Савченко:
— Гонорею. Вахтёр:
— Письменное разрешение есть? Савченко:
— Нет. Вахтёр:
— Вам придётся оставить гонорею здесь.
— Ни за что. Это моя гонорея.
— Товарищ Савченко, я вас знаю, но есть приказ Александра Петровича ничего не вывозить без накладной. Савченко:
— Гонорея не имеет никакого отношения к студии, это мне подарили. Эта гонорея принадлежит мне.
— Я вам верю, что гонорея ваша, но приказ… Савченко:
— Пожалуйста, позвоните Александру Петровичу. Вахтёр:
— Александр Петрович, здесь режиссёр Савченко хочет вынести гонорею, а письменного разрешения у него нет. Довженко:
— Хорошо, в виде исключения оставьте ему его гонорею.
В Киеве в Театре русской драмы работала актриса Драга.
После получения очередного звания театр в её честь устроил банкет и пригласил на этот вечер партийных работников.
Муж виновницы торжества не имел никакого отношения к искусству, но был рафинированным интеллигентом и на радостях произнёс тост:
— Товарищи! Я хочу поднять тост за наше великолепное правительство и совершенно потрясающее ЦК!!!
После войны по всему Берлину шла электричка. Помимо машиниста в ней находился кондуктор, в
