– Ежели там и воистину священные предметы, – сказал староста, – можно в этом удостовериться, не открывая.
Он ухватился за лямки алтаря и потряс, и доспехи в нём загремели. Тотчас все трусливо отпрянули.
– Возьмите обратно, – проговорил староста.
– Нет уж, – возразил Бэнкэй. – Вы осквернили святыню, и я этот алтарь теперь нипочём не возьму. Сперва надлежит его очистить.
Плохо дело, подумали все и кинулись кто куда. Остался один лишь староста. «Отменно», – подумал Бэнкэй и сказал:
– Очищай алтарь.
Староста безмолвствовал.
– Слушай, – сказал тогда Бэнкэй. – Деваться теперь тебе некуда, тащи священные изображения в дом твоего начальника. Мы сейчас уйдём к себе в храм Хагуро, а потом вернёмся. Соберёшь народ и устроишь нам встречу.
– Сколько вам нужно за очищение? – взмолился староста.
Бэнкэй ответил:
– Цена за очищение неисчислима, и, поскольку всё случилось по твоей вине, мне тебя жаль. Впрочем, ты можешь внести пожертвование. Три коку и три то белого риса. Сто танов белой ткани. И семь одномастных коней.
И староста, исполняя обычай, всё это дал, отчаянно трясясь. Бэнкэй, принимая дары, утешил его:
– Теперь я помолюсь, дабы гнев Каннон минул тебя.
Встав лицом к алтарю, в котором заключались доспехи, он пробормотал бессмыслицу и добавил:
– Онкоро-онкоро-хоти совака, Ханнясингё.
Затем он подвигал алтарь и сообщил старосте:
– Я всё свершил по правилам ямабуси. Оставляю тебе это добро на молитвословия. Алтарь отошлёшь в храм Хагуро.
На рассвете они отбыли из храма. В бухте обнаружилось судно с готовой оснасткой и без хозяина. Они в него погрузились и отчалили. Дуло со стороны Ёруямы, ветер был попутный. Катаока сказал:
– Ветер хорош, а как ослабеет, наляжем на вёсла.
И тут же ветер задул со стороны горы Хакусан и погнал судно назад к мысу Судзу, что в провинции Ното.
Все приуныли, подсунули под ножки алтарей бумажки с молитвословиями и воззвали:
– Наму, внемли нам, бодхисатва Хатиман! Избавь нас от беды, дай нам снова ступить на берег, а там поступай с нами как тебе заблагорассудится!
А Ёсицунэ извлёк из своего алтаря меч в изукрашенных серебром ножнах и, воскликнувши: «Драконам, Владыкам Воды!», бросил в море. Само собою, ветер переменился, задул от горы Юсуруги и погнал судно на восток, и по прошествии времени они пристали к берегам провинции Этиго в месте, именуемом Тэрадамари.
Господа и слуги обрадовались, сошли с корабля и двинулись дальше. Они прошли Сакурамати и Кугами, затем преодолели трудные места под названием Камбара и Сэнами и приблизились к заставе Нэдзу. Известно было, что на этой заставе проверяют весьма жестоко.
– Что будем делать? – спросил Ёсицунэ.
Бэнкэй ответил:
– Станете вы, господин, ямабуси-носильщиком.
С этими словами он взвалил на Ёсицунэ два алтаря и погнал вперёд, нещадно колотя посохом и приговаривая:
– Шагай веселей, монах!
Стража спросила:
– Что он сделал, что ты с ним так обращаешься?
– Мы – ямабуси из Кумано, – ответил Бэнкэй, – а этот вот ямабуси убил наследственного моего слугу. Милостью богов и будд я его изловил, и надлежит теперь мне обращаться с ним по-всякому и жестоко.
И он снова принялся усердно уязвлять Ёсицунэ своим посохом.
– Экий бессчастный ямабуси, ты бы его простил, – сказала стража, распахнула ворота и, делать нечего, пропустила их.
Так они без задержки вступили в провинцию Дэва, в пределах края Осю. Как положено, вознесли благодарственные молитвы Целителю Мисэну и остановились передохнуть на два или три дня. Между тем начальником этого уезда был некто по имени Тагава Дзиро Масафуса. Родил он тринадцать детей, но лишь один остался в живых. Да и этот ребёнок болел и пребывал между жизнью и смертью. Поскольку храм Хагуро был близко, ходили оттуда заклинатели-гэндзя, прилагали все силы и усердно молились, но втуне. Услыхав, что прибыли куманоские ямабуси, Тагава сказал домочадцам:
– Кумано-Гонгэн славится многими чудесами. Позовём этих ямабуси, пусть помолятся и сотворят заклинания.
– Я схожу за ними, – вызвался челядинец по имени Сайто, отправился в храм Целителя Мисэна и поведал им обо всём.
– Тотчас же явимся, – был ответ.
– Однако же, – произнёс Судья Ёсицунэ, – ведь здесь уже владения Хидэхиры, и этот Тагава, конечно, его вассал. Когда-нибудь позже мы непременно встретимся с ним. Как быть?
– Ничего тут такого, – успокоили его. – Встретимся и вместе посмеёмся, только и всего.
И они отправились.
Без всякого смущения взошли они к Тагаве Дзиро: Судья Ёсицунэ и с ним Хитатибо, Бэнкэй, Катаока и Канэфуса. Их сразу же приняли. Вывели к ним хворающего ребёнка в сопровождении кормилицы. В помощники-ёримаси дали им мальчика лет двенадцати. Бэнкэй выступил как гэндзя, являющий свою чудотворную силу, и едва люди вознесли моления, как все, одолеваемые мстительной обидой злых духов и духов смерти, вдруг заговорили ясно и быстро. Было обещано исполнить желания духов, и тогда они исчезли, и маленький больной исцелился сразу же, а ямабуси сделали вид, будто так оно и должно было быть. И всё преисполнились ещё более глубокой веры и прониклись почтением к ямабуси и в одночасье признали величие Кумано-Гонгэна.
В благодарность получил Бэнкэй гнедого коня под седлом с серебряной оковкой и сто рё золотым песком, остальные же ямабуси получили по косодэ и по десять наборов орлиных перьев для стрел.
– Спасибо за щедрые пожалованья, заберём на обратном пути, – сказали они и с тем отбыли.
Поклонились со стороны храму Хагуро, и хотя Ёсицунэ хотелось затвориться там для ночного моления, но госпоже кита-но кате наступал срок рожать, и в страхе за неё он не пошёл туда, а послал вместо себя Бэнкэя.
Роды в горах Камэвари
Повидавши гору Сэнака, бухту Сиогама, острова Мацусима и сосны Анэгава, достигли они гор Камэвари, и тут наступили роды.
Канэфуса был вне себя от тревоги. Они были уже в глухих горах. Что делать? Они сошли с тропы, расстелили под деревом шкуры и уложили на них роженицу. Госпожа мучилась жестоко, и жизнь её была в опасности. Ёсицунэ впал в отчаяние. Видя, как она корчится в судорогах, он только говорил: «Не умирай! Горько мне!» – и заливался слезами. Его верные самураи твердили: «В самых жестоких битвах не являл он такой слабости!» – и при этом утирали глаза рукавами.
Прошло немного времени, и она простонала:
– Пить хочу!
Бэнкэй помчался под гору искать источник. Сколько ни слушал он, но звука бегущей воды не было слышно. И он жалостно бормотал себе под нос:
– И без того на нас все несчастья, а тут ещё воды не найти!
Он спустился в ущелье и услыхал плеск горного потока, набрал воды и стал возвращаться, но тут пал густой туман, и он потерял дорогу. Тогда протрубил он в раковину, и раковиной откликнулись ему с вершины. Идя на трубный звук, вернулся он с водой, но Ёсицунэ произнёс:
– Она больше не дышит.
