Несчастия сего ты сам себе причиной: Ты легковерием обманут, не судьбиной. Не ясно ли тебе ответ мой объявил, Чтоб ты стрелу свою со тщанием хранил? Злодей твой вымыслил свое повествованье, Чтоб лучше получить успех в своем желанье. Одна твоя стрела причиною была, Что злость его тебя столь поздно пожрала: Ее боялся он, ее он ужасался И всеми силами о том одном старался. Чтоб волей от тебя ее себе достать, Не могши кражею сей вещью завладеть. Не можно было мне сказать тебе то ясно, Что посещение его к тебе опасно; Едва я вымолвил, чтоб ты стрелу хранил, Как он на мой язык оковы наложил. Заклятия его я должен был бояться, Когда ему сам ад не смеет противляться. Теперь молчание хранить я свобожден: Уже его обман жестокий совершен. Он и меня б своей подверг свирепой власти. Когда б не сохранил меня от сей напасти Преславный книги сей волшебныя творец, Котору у тебя хотел похитить льстец. Мой рок меня тому лишь только подвергает, Кто сею книгою волшебной обладает. Вовеки буду я под властию твоей, Коль сам не подаришь кому ты книги сей, Котора смерть твою теперь остановляет И злобу твоего тирана притупляет. Спокойся: скоро уж его минется власть, Уж близится его свирепая напасть, Злодействами его разгневанные боги К погибели его устроили дороги. Младый герой и князь, холодных житель стран, Назначен сокрушать сей грозный истукан. Тебе советую назвать себя пророком: Ты можешь им прослыть при знании глубоком, Которое мне судьбам угодно было дать И коим я тебе потщуся помогать. Пророчеством к себе ты привлечешь народы И можешь ожидать от них себе свободы, Которую тебе тот может возвратить, Кто согласится сей стрелою подарить, Котору погубив теперь, ты стал несчастен, И над которою тиран твой ныне властен; Но вскоре сей стрелой престанет он владеть, Престанешь бедствие и ты сие терпеть. Послушай лишь сего спасительна совета. Всем, вопрошающим от уст твоих ответа. Вели себе стрелу за оный приносить, Какою кто тебя возможет подарить. Стрела твоя одним сим гложет возвратиться, И благоденствие твое восстановится. Сии его слова ободрили унылое мое сердце и наместо ужаса и отчаяния вселили в него упование и радость. Переспрашивал я его неоднократно о всем том, о чем он мне ни говорил.
Наконец, будучи удовольствован во всем его ответами, вздумалося мне узнать, для чего он говорил все стихами, а не прозою. На сей вопрос дух мой улыбнулся и ответствовал мне так:
Пока еще твоей не предан был я власти, Начальником я был людей немалой части, У коих завсегда стихов исполнен рот, И для того и сам я прозван Рифмоглот. Сей род людей почтен названьем стихотворцев, Провозвещателем судеб, порокоборцев. Однако я не тех начальник был умов, Которы таинство нашли волшебных слов Свирепство укрощать и претворять в геройство. Раздоры прогонять и водворять спокойство. Необходительных, свирепейших зверей Собрать и укротить и претворить в людей. Владычество мое над теми простиралось, У коих разума на пядь не протягал ось, Которы дар нашли, не думавши писать И враками народ нещадно отягчать, Гордиться больше всех прегнусными стихами И похулителей их врак считать скотами, Достойны сами чем назваться прежде всех И заглаждать таким признанием свой грех. С такими обходясь жужжащими сверчками, Привык я говорить на рифмах и стопами, В чем также мне моя и должность помогла, Котора в пущее их бешенство влекла. Дыхания мои их кровь воспламеняли И мрачную их желчь с безумьем съединяли, Негодные стихи и злобу в их позор Являло их перо перед народный взор. Из рук их ничего вовек не выходило, Которо б не смешно и не поносно было. Мне должно было их всечасно посещать И к рассуждению их ум не допущать, Вселять в них вздорные и злые вображенья И возбуждать стихи марать без рассужденья. Но наконец их род, к несчастью моему, Распространился так к позору своему,
