А бабы в Половинке наоборот, завидовали мне. Даже дуреха Шурка сказала на похоронах бабушки: Да, свезло тебе, с таким не пропадешь.
Вечером, когда вернулся Иваныч, я рассказала ему о приходе Зинаиды.
Он нахмурился.
– А ты почему ее не пригласила меня подождать?
– Я приглашала, она не захотела. Иваныч, она ж в тебя влюблена как кошка, ей небось противно было сидеть с твоей беременной женой, которая еще в два раза моложе нее.
– Ох, ты и наглая стала, Лалька. И нисколечко она в меня не влюблена, просто старый боевой товарищ. Небось узнала, что я собрался уезжать… Отговаривать пришла…
Дня через два он рассказал, что Зинаида все-таки нашла его. И действительно уговаривала остаться.
– А еще она меня упрекала, что я тону в мещанском болоте, что это стыд и позор для такого, как я.
– А ты что сказал?
– Я? Сказал, что люблю свою жену и будущего ребенка, – просто ответил он.
– А она?
– А она заявила: «Уверена, это твоя вертушка за границу захотела, за колбасой и тряпками». Вот какое ты впечатление на серьезных людей производишь, – смеялся он.
– А мне на серьезных плевать, мне главное на тебя нужное впечатление производить. Произвожу?
– Производишь, еще как производишь… Совсем меня с панталыку сбила… Если б ты знала, как тебе идет этот животик… Ты мне потом еще родишь, правда?
Он целовал меня в живот, гладил, и я совершенно забыла, что это не его ребенок… Я была счастлива. И чувствовала себя прекрасно. Иваныч учил меня немецкому, мне казалось, я никогда не усвою эту жуткую грамматику.
– Ничего, – утешал он меня, – в Германии все будут говорить по-немецки, и ты начнешь, никуда не денешься.
А еще он рассказывал мне об истории, литературе… Он столько всего знал! А однажды он вернулся вечером, лицо у него при этом было хитрое и веселое, значит, принес мне какой-то подарочек или что-то вкусное.
– Вот, смотри, что я для тебя добыл…
Он достал из кармана маленькую прозрачную коробочку, где лежал красивый флакончик.
– Ой, что это?
– Духи. Французские. Называются «Любовь».
– Иваныч, ты с ума сошел, у нас же денег нет!
– Это подарок тебе от одной писательницы.
– От какой еще писательницы?
– Ей семьдесят шесть лет, не ревнуй! Просто мы давно знакомы, я зашел к ней по делу, ну и рассказал о тебе. Вот она прислала… Понюхай!
Духи были чудные, фирмы «Коти».
– Нравятся?
– Да, еще бы… У меня никогда французских духов не было…
– А знаешь, что писал Гёте о духах?
– Нет, откуда?
Он прочел что-то по-немецки.
– Поняла хоть словечко?
– Нет!
– Так и быть, прочту по-русски, пока мы в России, тем более перевод уж больно хорош. «За флакон благоуханий, что как твой мизинец мал, целый мир существований безымянной жертвой пал».[1] Каково?
– Прочти еще раз. Я не все поняла.
Он повторил.
– Да, красиво. Это цветы имеются в виду, да?
– Господи, как я тебя люблю, – туманно ответил он и стал меня целовать.
Наконец, мы уехали. Вещей у нас было совсем немного, и денег нам поменяли по триста марок на душу. Но с ним мне все казалось ерундой. Новая жизнь в Западной Германии! В кино показывали тогда фильм «Замужество Марии Браун». А Иваныч, едва наш поезд пересек границу между ГДР и ФРГ и все бесконечные досмотры остались позади, вдруг сказал:
– Ну вот, теперь начинается новая, совсем другая история под названием «Замужество и новая жизнь Лали Браун».
В Мюнхене на вокзале нас встретили двое – дядя Иваныча Гюнтер Браун с женой Габи. Они никогда прежде друг друга не видели. Встреча была странная.
Они пожали друг другу руки. Заговорили по-немецки. Я поняла только одно слово «гратулирен», значит, дядя поздравил Иваныча. А еще Иваныч сказал: «майне фрау», что значит «моя жена». Габи смотрела на нас с некоторой брезгливостью, как на грязных дикарей. Было очень неприятно. Потом Гюнтер взял один чемодан и мы пошли к машине. Я совершенно обалдела от этого вокзала, от нарядных киосков, оттого, что кругом все говорили по-немецки.
Я плохо, совсем плохо помню первые два месяца. Мы поселились в крохотной квартирке, которую нашел для нас Гюнтер. Кажется, Иваныч получал какое-то пособие, я ходила на курсы немецкого, мы каким-то образом избежали так называемых «общежитий» для новых иммигрантов. Но меня вдруг охватила жуткая тоска, я пыталась скрывать все от Иваныча, но мне это давалось с таким трудом, что я впала в настоящую депрессию. Я безумно боялась родов, хотя врачи говорили, что и я и ребенок вполне здоровы. Иваныч устроился на работу в какую-то строительную фирму, правда, с испытательным сроком. Ни о каких мостах пока и речи не было. Но он был полон оптимизма. Пока он работал, я боялась даже выходить из дому. Схватки начались в его отсутствие. Я испугалась, начала метаться, но боль вдруг успокоилась… Ничего, может, обойдется… Но тут отошли воды… Я позвонила ему на работу.
– Иваныч, началось…
– Я сейчас! – крикнул он.
Не знаю, сколько времени прошло, появились какие-то люди в белом, они что-то спрашивали, я ничего не понимала, только плакала, даже кричать боялась. Но тут вбежал Иваныч, взял меня на руки и отнес в машину.
Роды были долгими, мучительными, но сына своего я увидела только через полгода. После родов я ослепла. «Истерическая амблио-пия» – сказали врачи. Бедный, бедный Иваныч, как же туго ему пришлось! Крохотный ребенок, слепая жена, которая день и ночь льет слезы… Конечно, и молоко пропало. Врачи говорили, что слепота должна пройти, но она не проходила.
– Иваныч, миленький, прости меня…
– Дурочка, ты ж не виновата…
– А расскажи, какой Петька…
– Петька? Красавец! Здоровенный, толстый, аппетит будь здоров!
Чтобы иметь возможность работать, Иваныч нашел русскую старушку Евдокию Сергеевну, которая жила неподалеку и приходила мне помогать. Испытательный срок он выдержал, его взяли на постоянную работу и платили очень недурную зарплату. Евдокия Сергеевна стала моим спасением.
– Что ж это ты сидишь, а? Ребеночка обиходить и на ощупь можно.
Она приучала меня ко всему и через месяц я научилась сама его мыть, менять памперсы, только еду для него она мне не доверяла.
Я стала меньше плакать.
– Ты, Лали, бери себя в руки, а то муж разлюбит. Мужчины, они такие, больных да несчастных не любят. Он на тебе молодой, красивой и веселой женился, а ты что? Как твоя болезнь называется? Истерическая какая-то штуковина. Значит, надо брать себя в руки, чтобы прошло.
Я старалась, изо всех сил старалась. Но по-прежнему ничего не видела. Теперь меня еще угнетало чувство вины перед мужем. Это был заколдованный круг. Но однажды ночью я проснулась. Иваныча рядом
