– Гад! Предательская душа!
– Да ладно тебе! Скажи лучше, что ты с ним сделал?
– Ничего я с ним не делал, он пьяный вдребодан, отсыпается!
– Слушай, Гусь задерживается, что будем делать, как думаешь?
– Сами обойдемся, есть одна задумка. Курьер когда будет?
– Послезавтра уже. С диппаспортом поедет! А там Надюшка его примет. И в банк! В швейцарский! Так что ты задумал?
– Понимаешь, зачем нам лишние люди? Гусю еще платить надо, а я тебе задаром, по старой дружбе, его так сделаю, что если на кого и падут подозрения, то либо на него самого, либо на братишку!
– Это как же?
Мы с Мотькой замерли от ужаса. Только бы ничего не помешало им докончить разговор!
– Да чего проще, поедем мы с ним на квартиру братца за товаром, я уж его уломаю, скажу: напоследок сделай доброе дело или иначе как-нибудь – словом, приведу его туда и предложу по рюмашке коньячку хорошего дернуть и сыпану ему в коньяк добрую дозу клофелинчику. Он сразу отрубится, а там, глядишь, и копыта отбросит, сердешный. Помощи-то никто ему в запертой квартире не окажет, телефончик оборву, до двери не доползет, но замок на всякий случай сломаю, словом, картина будет ясная – Константин Лаврухин дуба дал с перепою или же девицы какие-нибудь споили его и обчистили. Заодно кое-что для виду прихватим, хатенка-то у него не бедная. А мы – чище не придумаешь!
– Молодец, Генаша, кардинально мыслишь! В следующий раз за бугор поеду, тебя возьму. Надо и тебе поглядеть, как там люди живут.
– Да мне с бабками и тут не кисло! Тем более рожу мою через границу не больно провезешь.
– А что у вас вчера-то вышло?
– С Тузиком?
– Ну да, я толком-то ничего не знаю!
– Он тут третьего дня, видишь ли, к Потоцкому ходил, и тот его вроде бы слушал, ну, как он поет.
– А и в самом деле хорошо поет, собачий сын! Голос – хоть в Большой театр.
– И этот артист то же самое ему сказал, а Кирка-то с горя и запил. А может, с радости.
– Погоди, какое ж горе, если Потоцкий его одобрил? Радоваться надо! Слушай, Генаш, а что если нам его в консерваторию отдать?
– Зачем?
– Недальновидно мыслишь! Вообрази, станет он знаменитым певцом, из него курьер классный получится! Что хочешь провезет! Он же красавчик, из него может толк получиться! – мечтательно проговорил Федор Тихонович.
– Нет, друг ситный, нельзя!
– Почему?
– Слаб парень! Заложит он нас как пить дать!
– А если его в Италию послать учиться? Все в наших силах! Годика два поучится, стипендию хорошую ему платить станем, а долги-то отдавать надо ведь рано или поздно? Вот и послужит нам! Об этом подумать стоит!
– Долго-то не думай, Федор Тихоныч, а то послезавтра случай уж больно удобный!
– Хорошо, обещаю подумать, но, согласись, кадры ковать ведь тоже требуется?
– Хозяин – барин, а мое мнение ты знаешь! Смотри, как бы беды не вышло!
В этот момент абрикосовый идиот-пудель выскочил с террасы и с диким лаем погнался за прохожей кошкой. Федор Тихоныч вскочил и бросился ловить пуделя, а мы под шумок перебежали за дом и там уже выбрались в поле. Мы были все мокрые от напряжения.
– Давай на речку, прохладиться надо и помозговать! – предложила Мотька.
Мы искупались, не доходя до пляжа, и сели под кустом на травке.
– Ни фига себе! – проговорила Мотька. – Они там сейчас судьбу Кирилла решают! Быть ему, понимаешь, или не быть! Вот в чем вопрос. Но, слава богу, мы там вовремя оказались. Вот только как его предупредить?
– Слушай, Моть, а про Валерку они и словом не обмолвились!
– Верно! Ведь если б они с ним что-то сделали, то уж обязательно бы в таком разговоре вспомнили о нем.
– Это уж точно! Давай сейчас к Уваровым заглянем!
– Погоди, а что нам с этим-то всем делать? Надо как-то Кирилла выручать, а то они, как увидят, что их груз тю-тю, со злости сразу его угрохают, без всякого клофелина.
– Тогда бежим домой и звоним Коте.
– А может, не Коте, а Николаю Николаевичу?
– Ага, и Кирилла сразу заметут в милицию! Они там в нюансах разбираться не станут, голос у него или не голос, и уж эти его дружки заклятые постараются его утопить. Он в лучшем случае в лагерной
