– Какая пуля?
– Да так говорят… И по-твоему, домовой три яйца схряпал? Как он их ел? Сырыми? Всмятку? Или яичницу жарил?
– Ну, это я не знаю… Слушай, Глебушка, а кто, по-твоему, мальца-то отпустил? По всему выходит, домовой, больше некому. Сам посуди, кабы не домовой, малец уже сюда бы ментов навел полный дом. Ох, не нравится мне это, ох не нравится!
– Слушай, Семеныч, а с чего бы это домовому парня отпускать? Он же вроде должен интересы хозяина отстаивать, а хозяин тут я, по крайней мере на год.
– Все правильно, Глебчик, все правильно! Он твои интересы и отстаивает. Если б тут накрыли нас с этим парнем, ох, плохо бы нам пришлось! Вот он и отвел от нас беду. И парню небось внушил, чтобы он про нас помалкивал! Вот я что думаю.
Петька чуть не умер от смеха у себя за занавеской.
– Что ты плетешь, старый?
– Старый – умный! А яйца он сожрал, чтобы нам показать, что это он тут о нас заботится.
– Глупости! Я вот слышал, если домовой заводится в доме, он стучать начинает. Даже переговариваться с ним можно стуком. А вот насчет того, чтоб яйца жрать…
– А давай постучим! Может, и отзовется.
Семеныч постучал по столу чем-то металлическим, наверное, ножом или вилкой. Петька решил ответить и постучал в стену костяшками пальцев.
– Слыхал! – закричал Семеныч. – Что я тебе говорил!
– А ну, постучи еще! – потребовал Глеб.
– Нет, Глебушка, я боюсь! Хватит, не надо! Не искушай судьбу!
– Какую, блин, судьбу? Совсем помешался, старый!
Из кухни снова раздался металлический стук. Но на сей раз это была азбука Морзе. Кто там? Кто там? – выстукивал Глеб.
– Домовой! Домовой! – отстучал Петька. Года два назад он увлекался азбукой Морзе.
– Глебчик, ты чего так побелел?
– Семеныч, он мне морзянкой отстучал, что он домовой!
– Вот! Вот! А я что говорил!
– Слушай, а откуда ж домовой морзянку знает? – растерянно проговорил Глеб.
– Наверное, морзянку эту домовые придумали, а человек… он, понятное дело, подхватил и приспособил… Человек, он такой! Я вот слыхал, дома какие-то строят, по примеру пчел, как соты… В Японии, кажись…
– Да ерунда все это, просто мы с тобой нынче перенервничали. Да и вчера денек нелегкий был, и набрались мы вечером… вот и мерещится… – неуверенно говорил Глеб.
Петька подумал было, не отстучать ли им, чтобы немедленно освободили женщину… Но это было бы слишком просто, слишком прямо… А «нормальные герои всегда идут в обход» – вспомнил он строчки из какой-то песни. Ему так хотелось быть героем, или, по крайней мере, выглядеть героем в глазах Яны… Это еще успеется, решил он.
– Это, Глебушка, у тебя от воспитания, всех вас учили не верить ни в Бога, ни в черта… А меня мамаша хоть и тайком, а в истинной вере воспитала…
– Оно и видно, – хмыкнул Глеб, – вся твоя жизнь это доказывает! Сколько раз в тюряге-то парился? А?
– Так то давно было!
– А теперь ты, конечно, богоугодным делом занимаешься?
– Ой, не говори, парень, но это, может, Господь меня так испытывает!
– Тьфу! Ну и путаница у тебя в голове, Семеныч! Чистый винегрет! Давай лучше дернем по маленькой, хоть чертовщина всякая перестанет мерещиться! Наливай!
– А чем заедать-то будем?
– А помидоркой закусим! В самый раз!
«Ну и дурак же я, – подумал Петька. – Надо было в водку снотворное сыпануть. А то сейчас они выпьют, помидорчиком закусят, а фанту и томатный сок не тронут. Сиди тогда здесь до второго пришествия! А Яна с кляпом во рту, со связанными руками валяется в подвале и даже мою записку прочесть не может!» От злости Петька аж зубами заскрипел.
– Нет, Глебчик, не хочу я эту помидорку, разве ж это помидоры? Вот у моей сестры на Кубани помидоры так помидоры! Сахарные, налитые, а в этих либо одна вода, либо резина. Не умеют за границей помидоры ростить, ох не умеют! Давай лучше баночку селедки откроем да томатным сочком запьем.
– Давай, селедка так селедка, мне без разницы…
Петька обрадовался. Не фанта, так томатный сок, лишь бы уснули поскорей!
Они долго еще пили, говорили о каких-то совершенно незнакомых людях, опять возвращались к домовому, потом Глеб вспомнил:
