– Я не бредил, Кехейк, – ответил Тристан. – Все так и есть. Понимаешь, жизнь гораздо сложнее, чем мы привыкли считать, и я не знаю сегодня, что ответить тебе на главный вопрос. Сегодня я еще не готов на него ответить.
– Вот как… – только и сказал первый рыцарь Арморики.
– Да, Кехейк, – грустно покивал Тристан. – Подожди еще немного.
– Хорошо, я согласен подождать до лета.
– До весны, – поправил Тристан. – В апреле я думаю снова отправиться в Корнуолл.
– Поедем вместе. – Кехейк произнес эти слова решительным тоном, не допускающим возражений.
И Тристан понял: брат Изольды Белорукой имеет право посмотреть собственными глазами на Изольду Белокурую. Да и потом, не ровен час придется от врагов отбиваться – вдвоем легче. А в том, что среди тинтайольцев враги у него остались, Тристан не сомневался. И он сказал, быть может, с несколько излишним пылом:
– Обязательно поедем вместе!
– Ну вот и славно, – улыбнулся Кехейк. – Отдыхай, друг.* * *После завтрака, плавно перешедшего в обед, Тристан действительно прилег отдохнуть, а проснулся, когда было уже темно. Очнулся в маленькой отдельной комнате, куда привык уходить, когда бывал сильно пьян и ночь напролет орал песни под гитару. Уходил, чтобы не мешать несчастной своей жене. Теперь он сидел в густом полумраке на постели и думал: «Во, повезло-то принцессе! Память отшибли, в звании понизили до дочки герцога, мужа дали, который не трахается, так этот подонок плюс ко всему оказался гулякой, алкоголиком и дебоширом».
И до того Тристану жалко стало несчастную девочку белорукую, что он едва не разревелся – похмелье- то еще давало себя знать: организм ослаблен, нервишки шалят. И захотелось сделать для женушки что- нибудь приятное. Он даже не успел придумать, что именно, когда ноги уже завели его в их совместные супружеские покои.
Тристан тихо открыл дверь, держа в левой руке зажженную свечу. Он ожидал застать Изольду спящей при полностью погашенном свете, но над пологом широкого брачного ложа в центре комнаты горели четыре факела, а Белорукая сидела ко входу спиной и что-то делала, шумно дыша. Красавица была так увлечена, что не услышала скрипа двери и звука шагов. Тристан подошел ближе, увидел торчащие из-под задранной ночной рубашки и разведенные в стороны колени, увидел левую руку, отставленную назад и судорожно впившуюся в подушку, и наконец все понял. Он бы и раньше сообразил, да как-то не решался поверить.
Теперь он стоял так близко от нее, что уходить казалось нелепостью. Тупо ожидать финала, наблюдая со спины, – еще глупее. И Тристан тихонько кашлянул.
Правая рука Изольды мгновенно замерла, потом, стремительно поднявшись и сверкнув в свете факелов мокрыми пальцами, воровато юркнула в складки простыни. И лишь затем голова ее медленно повернулась. Испуга не было, испуг уже прошел, в синих тоскующих глазах плавало непонятное выражение – сложная смесь стыда, радости и боли, неутоленного желания и надежды, робкой мольбы и наглого вызова – всего, всего одновременно.
Тристан догадался: секунду назад с закрытыми глазами она видела перед собой его же. Поэтому теперь ей не от чего было вздрагивать: муж уже стоял перед ее мысленным взором, теперь он просто как бы материализовался. И Белорукая повернулась к нему всем телом, лицо ее расплылось в невольной улыбке, а Тристан ответил тем же, чтобы не обидеть. Потом Изольда, как бы спохватившись, прикрылась рукой, судорожно сдвинула колени, зажав ладонь между ляжками, и в ту же секунду блаженно зажмурилась от нового сладкого ощущения.
Тристан совершенно не представлял себе, что можно сказать в такой ситуации, и жена опередила его.
– Можно я доделаю это при тебе? – прошептала она. – Мне очень хочется, мне просто надо…
– Можно, – хрипло ответил он, удивив этим сам себя.
И Белорукая снова развела ноги и продолжила. Она уже не закрывала глаз, она смотрела все время в лицо любимому мужу, и настоящий восторг все откровеннее пылал в ее голубых глазищах, распахнутых шире некуда, и рот ее был раскрыт в ожидании стона, и ноги, и губы между ними – вся она была распахнута навстречу любимому, и конечно, он не мог не возбудиться, и он уже почувствовал, что сделает сейчас какую-нибудь глупость, но Изольде было слишком хорошо, и жаркая сладостная мука настигла ее раньше обычного, и она закричала, а потом, тихо поскуливая, свернулась, сжалась в комочек, как белая лилия, уходящая вечером на дно речной заводи.
В ту ночь ни он, ни она не произнесли больше ни слова и быстро уснули оба. Порознь, как всегда.
И Тристан увидел во сне свою Машу. Они мастурбировали вдвоем, сидя друг перед другом. Никогда они так не поступали в жизни, никогда, но сейчас было очень приятно, и он едва успел проснуться в последний момент.
Следующий день прошел в бестолковой суете, решительно нечего рассказать про весь этот день, а вот вечером Изольда Белорукая устроила праздничный ужин на двоих.
– Сегодня ровно три месяца со дня нашей свадьбы! – объявила она.
Тристан засомневался в точности ее подсчетов, но тут же обнаружил, что сам вообще не помнит, какого числа произошло это печальное для него событие, и спорить не стал. Он же понимал, что дело тут совсем не в «юбилее».
А стол накрыт был по высшему разряду. Деликатесы на нем появлялись совершенно немыслимые. Слуги приносили то омаров, то черную икру, то авокадо с устрицами и лимоном, то оливки с анчоусами, то лягушачьи лапки – всего и не перечислить. Вот когда Тристан понял, как питается старик Хавалин в свои лучшие дни, ведь вся эта снедь из его стратегических запасов извлекалась по его высочайшему повелению. Ну и, конечно, молодожены пили прекрасное игристое вино.
– Не боишься? – спросил Тристан у супруги. – Не боишься, что я опять недели на две в запой уйду?
– А я теперь ничего не боюсь, – ответила белорукая красавица с улыбкой.
И глаза у нее были в этот момент счастливые-счастливые.
