жизнь и умевших работать. У таких крестьян я и жил. Помогал им по хозяйству. Формально это было рабство. Коммуняки очень любили такими словами бросаться. Однако на деле кормили там лучше, чем в нашей армии. Вкалывать заставляли по-серьезному, однако не на износ, и не били, и на цепь не сажали. Зачем? Одна-единственная тропа вела из аула в долину, и охранялась она отменно, а если у кого крылья есть – пожалуйста, вперед к обрыву и вниз. Конечно, я думал о побеге, но прежде чем созрел мой план, прошло больше полугода.
– Ваня, а почему ты ни разу не рассказывал мне обо всем этом?
Маша слушала с широко раскрытыми глазами, и стояло в них выражение даже ей самой непонятного восторга. Собственно, что он ей такого теперь поведал? А тем не менее чеченский опыт Ивана Горюнова казался намного важнее всех подвигов Тристана Лотианского. Тут же сказка кругом: драконы, рыцари, короли, маги, а там – все настоящее: и герои, и кровь, и ужас…
– Не знаю, Машунь. Не знаю. Как-то к слову не приходилось, а может… может, я сам обо всем этом забыл. Понимаешь, память человеческая – штука хитрая: все ненужное и вредное прячется куда-то на самое дно и всплывает порой только по мере необходимости. Или… ну да, просто по ассоциации. Я вот сейчас, когда про Ланселота узнал, как у него с Гвиневрой все получилось, как это на нас с тобою похоже, сразу вспомнил старую чеченскую легенду, которую мне дед Хасан рассказывал. Хасан – замечательный был старик. С длинной седой бородищей, всегда в папахе, в халате каком-то, и глаза такие хитрые, прищуренные вечно, но добрые. Историй этих из глубокой древности знал он немерено и пересказывал интересно, сразу на нескольких языках с комментариями на чеченском, а когда уж я совсем переставал понимать, он мне по-русски объяснял. Народностей там всяких на Кавказе тьма-тьмущая, мифы у всех свои, но очень похожие, различаются в деталях, однако имена одних и тех же героев искажены иногда до неузнаваемости, а все это вместе называется…
– Нартовский эпос, – сказала Маша.
– А ты откуда знаешь? – удивился Иван.
– Изучала, – улыбнулась Маша. – В университете. А на Северном Кавказе отродясь не была, к сожалению.
– Ну так вот, я почему вспомнил-то. Была там одна легенда, кажется, овсская. (Я, правда, так и не понял, кто такие овсы и где эта Овсия находилась.) Так в ней все – один в один как у нас с тобою! Классический любовный треугольник: алдар, ну то есть вроде как царь по-ихнему, жена его молодая, привезенная для папули родным сыном, и преступная любовь между ними со всеми вытекающими последствиями. Потрясающие совпадения. Посуди сама: где Корнуолл, и где Ичкерия! Слушай, а имена у них какие! Офонареть!
– Могу себе представить.
– Не можешь, – уверенно сказал Иван. – Тристана в их мифологии зовут еще туда-сюда – Аца или Аша, а вот короля Марка величают Насран-алдар. Но самое красивое имя у тебя, то бишь у кавказской Изольды – Елда.
– Издеваешься? – хихикнула Маша.
– Нисколечко. У них там даже сегодня поговорка такая есть: «Погиб, как Елда в день свадьбы». В смысле безвременно, трагично, в самый неподходящий момент. Там по одной из легенд Урызмаг, ну то есть опять же я, должен на Елде жениться, поскольку они вместе выпили специального забродившего пива – вот он, любовный напиток королевы Айсидоры! – но проклятый Шайтан, приняв женский облик, выходит замуж за Урызмага, а несчастная юная Елда умирает девственницей.
– Это не про меня! – засмеялась Маша. – Совсем не про меня. А вообще, Иван, я поняла, кем ты должен был стать в прежней жизни, шпион ты мой недоученный.
– Кем же?
– Литературоведом и историком, может быть, даже лингвистом.
– Да ну тебя! – отмахнулся Иван. – Знаешь, я когда слушал этого деда Хасана, старейшину тейпа, между прочим, начинал совсем по-другому ко всем кавказцам относиться. Понимаешь, у них там все-таки древняя культура была, и вовсе они не дикари, и даже совсем не мусульмане в массе-то своей, вот в чем дело… И к чему это я все? Вот ведь Ланселот со своей Гвиневрой на какие странные мысли навел!
Они помолчали. А потом Маша спросила вдруг:
– Вань, а как ты думаешь, Чеченская война уже закончилась?
– В каком смысле? – растерялся Иван от неожиданного вопроса.
– Н-ну, ведь столько лет уже прошло… Разве нет?
– Классическая женская логика, – сказал он. – Это здесь столько лет прошло. А там-то с какой стати?
– Не знаю, может, ты и прав. Но предположим, прошло лет пять, как у нас тут. Думаешь, война кончилась?
Иван помрачнел, задумался надолго и наконец сказал:
– Думаю, что нет. Такая война быстро кончиться не может.
– Я тоже так думаю, – грустно кивнула Маша. – И будет это теперь, как у Англии с Ирландией – бесконечный вялотекущий конфликт…
– При чем здесь?.. – не понял Иван. – Ты теперь только об Ирландии и думаешь.
– Да нет, – сказала Маша. – Ситуация действительно очень похожая. Вся эта резня за независимость и возня за неделимость. Что в Грозном, что в Ольстере – идиотизм! Я еще в Москве об этом думала. А между прочим, знаешь, в первую мировую ирландцев называли «нацией предателей». Ничего не напоминает? По- моему, трогательное совпадение. Вот кровь и льется до сих пор и тут и там…
– Кошмар, – проговорил Иван.
Он почувствовал вдруг, что они с Машей ненароком прикоснулись к древней и страшной вселенской тайне, к чему-то такому, чего простым смертным знать совершенно не полагалось. Вот только можно ли их теперь называть простыми смертными?
