армии графа Рояля.
Клавер был вынужден отступить к родному Нанту, собирая по полям и селениям остатки своей перепуганной рати. Многие рыцари полуострова Арморики стали переходить на сторону Тристана и Кехейка. Не прошло и недели, как еще сильнее укрепившаяся армия, верная старому герцогу Хавалину, взяла штурмом Нант, покончив таким образом раз и навсегда с подлым мятежным графом.
В финальном поединке Кехейк сражался с могучим братом Рояля – Пианеном и проткнул его копьем насквозь. А Тристан выехал один на один с Роялем. Рояль Клавер, подтвердив лишний раз свою гнусную, подленькую сущность, прицелился не во всадника, а в его коня и умертвил под корнуолльским рыцарем роскошного арабского жеребца. Разгневался Тристан на такое недостойное поведение и, выйдя пешим против конного, ответил тем же – точным ударом меча пронзил сердце графской лошади, тоже дорогой, но кастильской породы. И граф запутался в стременах и, ерзая по земле, смешно закрывал руками голову и шею – ожидал смертельного удара.
– Я не бью лежачих! Слышишь ты, подонок? – обратился к нему Тристан, подходя вплотную и выбивая сапогом меч. – Я вообще не собираюсь убивать тебя, мразь, если ты поклянешься прямо сейчас вновь служить верой и правдой герцогу Хавалину, а также пообещаешь восстановить все, что ты разрушил в собственной стране. Пусть этими работами займутся твои придурочные головорезы. Не все же им людей убивать! Прикажи рыцарям и солдатам выполнять мои указания, распоряжения Кехейка и отца его Хавалина. Клянись, что сделаешь все именно так, и я сохраню твою поганую жизнь, скотина!
Разумеется, Рояль Нантский, как и любой человек, хотел жить. Он поклялся. И что самое удивительное, сдержал свое слово. Ну да и Бог с ним! Не о том рассказ. Тристан уже давно отчаялся понять смысл отдельных поступков и вообще логику здешних (в смысле средневековых) идиотов. Просто предпочитал общаться с людьми, которые вели себя мало-мальски разумно. Например, с Кехейком.
А надо заметить, в ходе военных действий Тристан и Кехейк сдружились как молочные братья. Они теперь вместе охотились, вместе выступали на турнирах, а зачастую просто любили скакать по берегу моря или тихо ехать лугами и разговаривать, рассказывать друг другу о далеких странах, в которых оба успели побывать, о подвигах, о покоренных драконах, великанах и женщинах. Кехейк очень радовался, что такой замечательный во всех отношениях человек, как Тристан, вассал самого короля Артура, Рыцарь Круглого Стола, поступил на службу к его отцу.
И однажды, рассказав в цветистых выражениях о бурном своем романе с принцессой Наваррской, Кехейк спросил:
– А почему ты не женат, Тристан?
– Я – странствующий рыцарь, – улыбнулся Тристан. – Почему, например, никогда не женится Ланселот Озерный?
– Ланселот? Потому что любит королеву Гвиневру.
– Ты и об этом знаешь? – удивился Тристан.
– Об этом знает вся Логрия, – сказал Кехейк. – А ты что, тоже полюбил чью-нибудь королеву?
– Не совсем так, друг мой, – уклончиво начал Тристан, не желая ни откровенничать, ни слишком завираться. – Понимаешь, в ходе моих путешествий у меня было много женщин. («Брешешь, мерзавец! На самом деле совсем немного – так, иногда, для здоровья».) Но ни одну из них я не смог полюбить. Можешь считать меня безнадежным романтиком, но я свято верю в то, что жениться надо исключительно по любви.
Кехейк посмотрел на него очень серьезно и не стал больше ни о чем спрашивать.
– Знаешь, – поведал он. – У меня есть сестра. Она сейчас отправилась с моими друзьями в Арль, это в Провансе, но скоро уже должна вернуться из поездки, и тогда вы обязательно познакомитесь. Видишь ли, она не родная сестра мне, но очень дорога нам с отцом. Мы не хотели тебе сразу говорить, но это именно из-за нее война получилась. Рояль проклятущий попросил ее руки, а ему нельзя было отдавать мою сестру в жены. Ни в коем случае нельзя. Мы объяснили это как сумели, но Клавер тупоголовый не понял и двинул на нас войско. А ты, я надеюсь, поймешь. Послушай меня внимательно.
Отец подобрал эту девушку в море несколько лет назад. Она плыла в шлюпке с грузом потрясающих самоцветов: карбункулов, диамантов, яхонтов, одета была в дорогие шелка и парчу. А кожа у нее белая- белая и нежная, глаза синие-синие и волосы – совершенно золотые. Все видели, что эта девушка благородной крови, но она ничего, ничегошеньки не помнила о себе. Видно, случилась с ней какая-то большая беда. Отец понял, что просто обязан помочь красавице, и вот тогда на море, во время сильнейшей грозы было ему знамение. Явился Святой Бреден и сказал: «Возьми эту девушку себе в дочери. Люби ее, как родную. И сыну объясни, что она сестра ему, а потому жениться на ней он не смеет, даже если влюбится. Но он не влюбится, Хавалин, не беспокойся, он будет относиться к ней всю жизнь как к сестре. Возьми себе в дочери эту красавицу. А женой она сможет стать только иноземному рыцарю. За своих же местных ни в коем случае не отдавайте ее. Иначе – быть большой беде». Так говорил Святой Бреден во время страшной грозы на море, а потом буря стихла. И наутро девушка вспомнила свое имя.
– Как же зовут твою нареченную сестру, Кехейк?
– Имя ее Изольда. И все у нас в Арморике называют ее Изольда Белорукая.
Тристан вздрогнул и как бы случайно отвернулся, чтобы Кехейк не увидел в этот момент его лица. Ведь по-русски (а Тристан в минуты потрясений часто думал на родном) «белорукая» вместо «белокурая» – это анаграмма, если не сказать, опечатка, оговорка.
– Я очень люблю свою сестру, – добавил зачем-то юный арморикский рыцарь. – Думаю, и тебе она понравится. Как ты полагаешь, Тристан?
– Посмотрим. Поскакали в замок!
И Тристан пришпорил своего коня, первым уносясь вперед и вверх по каменистой дороге.
Прошло уже больше месяца, а Курнебрал все не возвращался. Что могло так задержать опытного воина и верного оруженосца? Ведь Тристан просил его вернуться с известием от любимой как можно скорее. Беспокойство охватывало с каждым днем все сильнее. Тристан стал снова чаще бывать в порту, как в первые дни, когда наводил справки о Жилине. Ведь польский герцог, за которым он установил тогда очень грубую «наружку» (да и где было взять людей для не очень грубой?) уплыл в неизвестном направлении дня через три после их встречи в том кабаке и больше, по агентурным сведениям, ни в Карэ, ни в Нанте не появлялся. Получилось так, что не он поляку, а поляк ему мозги вкручивал. Все это казалось достаточно странным, но шла война – было не до того. А потом война кончилась, и подступило беспокойство – серьезное беспокойство за Изольду. И о каком-то там Жилине Зеленогурском, будь он хоть трижды Сигурдом
