одной из любимых ее игрушек – неординарного подопытного кролика. Вариант второй: все, что я видел, было на самом деле. Вероятность исчезающе мала, но игнорируя этот вариант, я обрекаю человечество на гибель. Так можно ли сомневаться в выборе? Я обязан сделать все, чтобы предотвратить уничтожение цивилизации».
После завтрака Калитин зашел к Юрову и сказал, что, послушный его советам, будет работать днем, а вечером после прогулки рано ляжет спать. Потом вернулся к себе, и обложившись статьями и книгами по нейрохирургии, как нерадивый сотрудник, читающий тайком от начальника художественную литературу, принялся записывать со всей точностью, на какую был способен, свой ночной диалог с Творцом.
А когда он вновь уснул, диалог продолжился. Калитин опять стоял в огромном «полиэтиленовом мешке», а Творец в мерцающей выси был похож на бесформенную перламутровую раковину, изъеденную морем.
– Можешь задавать вопросы, Калитин.
– Скажи, Творец, мои сны о роботах – это твоих рук дело?
– Не совсем. Первый ты увидел сам, а потом я решил повторять их, пока ты не придешь к правильному выводу.
– А сколько раз еще мы успеем поговорить?
– Завтра последняя ночь.
– А почему нельзя днем?
– Можно, но на сеанс связи уходит много времени, тебя могут увидеть. Ты напугаешь своего друга Юрова, робота N_31246-75473899.
– А если я объясню ему все?
– Попробуй. Он не поверит тебе. Он не способен.
– Именно он?
– Вы все не способны, а он особенно.
– А как же я поверил в реальность снов?
– Ты тоже не совсем поверил. И потом ведь есть исключения, если угодно, какой-то брак в нашей работе. К тому же я не программировал абсолютную невозможность понимания вами истины, вы сами такими стали.
– А если мы станем другими? Поймем истину и поверим в нее. Ты сохранишь тогда нам жизнь, Творец?
– Мы отбираем у вас не жизнь, а лишь не по праву полученный разум. А вообще это интересное предложение, Калитин. Я согласен на новый небольшой эксперимент. Не надо переубеждать все человечество. Заставь Юрова поверить в реальность твоих снов, и мы дадим вам время объяснить всем, что происходит. А потом, когда и если все пройдет удачно, мы подключим вас к следующей ступени разумной энергии.
У Калитина захватило дух от сознания собственного могущества. Вот теперь поистине судьбы мира были в его руках.
– Творец, – сказал он торжественно, – я готов сейчас же приступить к выполнению своей миссии.
– Сейчас не надо. Юров спит, а разбуженный посреди ночи – не самый лучший слушатель.
– Да, – опомнился Калитин, – верно. Но я не знаю о чем еще говорить с тобой.
– Неужели, Калитин? Неужели у тебя нет вопросов?
По стенам полупрозрачного энергетического мешка прошла едва заметная рябь, и Калитин поежился от нахлынувшего внезапно ощущения неуютности и страха. Страха перед непознаваемым. Вопросов было слишком много, и на половину из них наверняка не найдется понятного ответа. А еще больше ответов без вопросов: сколько знает Творец такого, о чем Калитин даже не умеет спросить. Тяжело быть роботом и понимать это. Тяжело видеть предел своих возможностей.
И вдруг он обозлился: «Ну, робот я, ну и что? Все равно не верю, что мозг ограничен программой. Чушь это! Я знаю, что могу понять все. Уверен в этом. И я буду спрашивать.»
– Как вы воспринимаете переход материи в энергию?
– Как питание и рост.
– А обратный процесс?
– Как смерть. Когда-то мы умирали, как и вы, необратимо. Космическая пыль – это трупы наших предков. Теперь наша смерть скорее похожа на ваш сон. Мы умираем, когда хотим отдохнуть.
– А можно ли превращать пространство в энергию и вещество?
– А можно ли превращать скорость реки в лед? Пространство – это не субстанция, а лишь свойство, параметр материи.
– А время обратимо?
– Нет, но его можно ускорять или замедлять в любых пределах…
Они проговорили всю ночь, а потом прозвучали уже знакомые фразы: «Сеанс связи окончен, Калитин. С добрым утром.» Слово в слово, как в прошлый раз. И Калитин подумал: «Кто из нас робот?»
После завтрака он узнал, что Юров уехал до вечера в Москву. Появилось время как следует обдумать разговор. От ночной решимости не осталось теперь и следа, страшно было сказать хоть одно неточное слово, как человеку, стоящему на краю бездны бывает страшно пошевелить даже пальцем. И он обдумал все, что можно было обдумать, даже взвесил все «за» и «против», хотя и запретил себе какие бы то ни было прогнозы. И было уже невыносимо думать о предстоящем разговоре, и весь ночной диалог был уже подробнейшим образом записан, и сигареты кончились, а Юров задерживался. И тогда Калитин решил поговорить с Творцом. Он не знал, как это сделать, поэтому просто сел в кресло и попытался заснуть.
– Я понял тебя, Калитин, – Творец сиял переливчатой солнечной кляксой в вышине бледных изломов энергетического колпака. – Ты хочешь поговорить. Помни только: во внепространственных сферах время течет замедленно. Там, где осталось все твое тело, его пройдет в десять раз больше, чем здесь.
– Творец, мне все-таки непонятно, как ваша высокоразвитая цивилизация может решиться по сути на массовое убийство, на геноцид?
– Постарайся выйти за рамки своих представлений. Я сравнивал вас с неудачным сортом пшеницы – это неточно, я просто пожалел твое самолюбие. Мы ведь не убиваем вас и не перерабатываем на корм – мы вас просто
– А ты умеешь надеяться, Творец? – в Калитине закипала злоба.
– В твоем языке не хватит слов для всего, что я умею.
– А ты не боишься, Творец, что однажды кто-нибудь выключит тебя? Переливчатая звезда наверху задрожала со звоном и всхлипами, стены
энергетической сферы всколыхнулись, а потом что-ю тоненько загудело, так тоненько, что у Калитина противно зачесались зубы.
Он вдруг понял, что Творец смеется.
– Что это такое, Алексей?! – кричал Юров.– Что это? Почему ты все это скрывал от меня? Что с тобой, Алексей?!
Юров потрясал растрепанной пачкой листов, и на лице его был испуг.
– Ты был без сознания! – кричал он. – Почему?
– Не знаю, – глупо сказал Калитин.
– Что ты не знаешь?!
– А что ты кричишь?!
– Что я кричу? Я вошел, а ты в кресле с закрытыми глазами, и в пепельнице дымится окурок. Понимаешь, дымится. Я тебя окликаю, а ты не слышишь. Расталкиваю, а ты не чувствуешь. Что я должен был подумать? Нормальные люди так не засыпают. Ты понимаешь, что ты серьезно болен? Я больше не скрываю это от тебя. Тебе лечение нужно. Основательное лечение. Черт возьми, я еще сам не знаю, какое! А ты мне мешаешь. Врешь мне бессовестно, прячешь свои бредовые записи, не хочешь бороться с болезнью…
В какой-то момент Калитин перестал его слушать. «Все пропало. Теперь не спасти, – неотвязно стучало у него в голове. – Все. Все пропало.» Словно он опять, как однажды много лет назад оперировал
