Быстро поднявшись, Верба скользнула к окну, держа автомат в правой руке стволом вверх.
С улицы снова послышался рев мощных двигателей.
'Неужели здесь так много мусора, что помойные 'КамАЗы' приезжают целыми стадами среди ночи?' – успел еще подумать я, прежде чем она сказала:
– А вот это уже действительно бэтер!
Я подкрался к окну с другой стороны и осторожненько глянул. Грязно-зеленая махина остановилась у самого нашего подъезда. Из люка быстро вылез человек в камуфляжной форме, с 'калашниковым' и в маске. Но не высунувшись из окна по пояс, трудно было видеть, скрылся ли он в нашем подъезде. Очевидно, это было именно так. Я услышал тихий щелчок предохранителя на Татьянином 'узи', а когда повернул голову, ее уже не было возле окна. Словно тень, мелькнула Верба в дверном проеме. Я и не знал, что можно перемещаться до такой степени неслышно. Возле входной двери (а она у Ясеня была специальной, не прошивалась даже из 'калаша') мы снова затаились.
Тишина. Потом шаги на лестнице. И наконец, отвратительно резкий и громкий голос звонка. Мы даже не шелохнулись. А звонок продолжал звенеть, то замолкая, то вновь наяривая длинно или коротко. Я не сразу понял, что это морзянка, а Верба уже внимательно вслушивалась и шевелила губами, переводя буквы пароля.
– Свои, – шепнула она, наконец, и открыла дверь.
И все же я держал автомат наизготовку.
На площадке стоял Лешка Ивлев. Маску он уже снял и улыбался.
– Значит, все-таки выпустили? – спросила Верба.
Лешка только кивнул и, буквально подталкивая нас в спины, сказал:
– Быстро, быстро, двери я сам закрою. А вещи забирайте.
И показал стволом в сторону лестницы. Повторного приглашения не требовалось. Ведь в наших делах случайной торопливости не бывает.
От двери подъезда до брони – метра три, не больше, но на этих трех метрах стояли шесть человек спинами внутрь, в полном обмундировании, в таких же как у нас, касках с прозрачными щитками и, образуя этот крохотный плотный коридор, водили по сторонам стволами. Еще двое сидели возле открытого люка. Такое я видел только в кино.
Верба первая нырнула внутрь. Я чуть-чуть замешкался: уж больно впечатляющий был момент, душа моя, жадная до авантюр буквально кричала: 'Остановись, мгновенье, ты прекрасно!'
И мгновенье остановилось.
Жахнуло так, будто над самой головой треснуло небо. И на пару секунд сделалось светло, как днем, точнее, как ночью во время грозы. Гром и молния в декабре – это сильно. И дождь не замедлил хлынуть – мелкое стеклянное крошево от бывших наших окон.
Я выпустил из руки огромную сумку, вжался в броню и только испуганно поглядывал направо из-под щитка своего шлема. Наверно, было бы правильнее в такой ситуации падать на землю, но никакой стрельбы не началось, вопреки ожиданиям. Охранники даже не шелохнулись и все так же меланхолично водили по сторонам стволами.
– Вперед, вперед, – торопил меня Лешка, хлопая по плечу.
– Ну, а теперь-то куда спешить? – грустно спросил я, отлипая от бэтээра и оглядываясь на полыхающие окна.
– Товарищ генерал, – взмолился Ивлев, – вам все объяснят. Полезайте!
Лешка и двое возле люка прыгнули следом за мной, а те шестеро, как выяснилось после, ехали на броне. Красиво мы прокатились по ночной столице!
– Пожарных вызвали? – спросила Верба по-итальянски, и я понял, что в машине есть чужие.
– Пожарных я заранее вызвал. Я же знал, что мы все равно раньше приедем. А вот и они, кстати.
Тополь пригнулся, заглядывая в триплекс. Четыре машины проехали мимо, почему-то без сирены, но синие отблески мигалок мелькнули во чреве нашей боевой машины, а потом снова сделалось совсем темно.
– Стало быть, ты знал, что мы должны взлететь на воздух? – сказал я Тополю старательно вспоминая итальянские слова для этой нехитрой фразы.
– Не вы, а ваша квартира, – поправил он.
– Квартиру тоже жалко, – заметила Верба невозмутимо. – Опять ремонт делать… Господи, в который раз!
– Возможно, уже и не придется, – невинно сообщил Тополь.
– Это еще почему? – мы спросили чуть ли не одновременно.
– А никто не знает, суждено ли вам сюда вернуться.
– Вот как, – сказал я. – Значит, сейчас в аэропорт и куда-нибудь очень далеко?
– Очень далеко. Ты угадал, Ясень. И я улетаю с вами. Эндшпиль будут доигрывать Клен и Платан. А Кедр, Пальма, Рябина, Самшит, Пихта, Каштан, Вяз, Бук – все уже не здесь.
Клички он произносил, слава Богу, по-русски, иначе я бы совсем запутался.
В темной глубине машины за моей спиной кто-то отчетливо мяукнул, весьма талантливо изображая голос солидного сиамского кота. Я решил, что мне почудилось. Переходить с итальянского на кошачий – это было уж слишком, даже в условиях, приближенных к боевым.
