– Нет, правда, – словно начал оправдываться Давид. – Ведь я-то с ним хорошо знаком.
Но желание подробно рассказывать о Владыке уже пропало, слишком странная реакция была у Вергилия. Черт их разберет, этих Посвященных. Конечно, Геля должен знать, что Бергман – Владыка. Может, между ними какие-то старые счеты?
– Мне просто казалось, – Давид окончательно смешался, – ну, показалось… что это очень важно, что все мы Посвященные…
– Видишь ли, Дейв, – Геля уже вернулся в свое нормальное состояние, снова был улыбчивым и вальяжным. – У нас ведь не все Посвященные. Надеюсь, ты уже понял это. И лично мне думается, что это не главное. Как ты считаешь?
– Конечно, конечно, – снова поспешил согласиться Давид. – Игорь Альфредович о том же самом мне говорил. Когда делаешь большое и чистое дело, главное – окружить себя порядочными людьми, а Посвященные… ведь там Закон Случайных Чисел.
– Ну, разумеется, вот ты и понял меня, пойдем покурим, а ведь мы, Дейв, очень большое дело затеяли…
На балконе почти не видели лиц друг друга, но разговор пошел как-то особенно хорошо.
– На самом деле невероятно трудно искать людей в свою команду, – объяснял Геля. – Бывает, и умный, и талантливый, и знающий, а копнешь поглубже – он так называемый патриот, первым делом выясняет, сколько процентов еврейской крови у твоей жены или у тебя самого.
– Во мне четверть, – зачем-то сообщил Давид, хотя это было и не совсем так.
– Я-то по нулям, – улыбнулся Вергилий, – в роду одни хохлы, насколько хватает глаз, но Верка – чистокровная, хоть и из Ташкента. Слышал, кстати, что там делается?
– Что, и там тоже?
– Ну конечно, буквально расстрелы мирных демонстраций. Верка к сестре ездила…
Давид поймал себя на том, что про Ташкент уже не слушает. Это была какая-то лишняя информация. Перегруз. «Еврейский вопрос» занимал его сейчас намного сильнее. Вдруг подумалось – и было это как откровение, – что из десятка людей, создавших ГСМ и составляющих костяк группы, семь или восемь – евреи. Да что там! У них даже водитель еврей. Но если подумать, кому еще можно доверять сегодня? Прав Бергман: идеи сионизма слишком тесно переплелись у нас с борьбой за свободу, и это особенно остро чувствуешь сейчас, в девяностом, когда еще свежи воспоминания и о гнусном письме семидесяти четырех в «Литературной России», и о страшных антисемитских выкриках этого несчастного идиота Осташвили в Большом зале ЦДЛ, сейчас, когда борьба с пресловутой «Памятью», почти открыто поддержанной коммунистической властью, еще в самом разгаре. Вот ведь сволочи, патриоты гребаные! Заставили-таки и нас, как при Гитлере, рассуждать о чистоте крови в процентах и набирать людей на работу по национальному признаку. Заставили, сволочи.
– …и между прочим, нужна еще одна девочка, – услышал вдруг Давид, – с образованием, конечно, но молодая, бойкая, вроде Илоны и Лиды. А главное, она должна быть из своих. Я сейчас всех своих и спрашиваю.
– Есть такая девочка! – выпалил Давид, и получилось торжественно, как у Ильича.
До чего ж замусорены мозги этими цитатами! Геля даже рассмеялся. А Давид, естественно, подумал о Климовой. Дура, конечно, зато Посвященная и уж вне всяких сомнений – своя. Даже национальность почти подходит. (Бородатый анекдот: «Берегите евреев», – словно в бреду говорит умирающий старый армянин. Все в недоумении, а он повторяет: «Берегите евреев. Их перебьют – за нас возьмутся».) Вот черт! О чем же он думает, в самом деле?
Рассказал Вергилию об Алке. Тот велел приводить и знакомить. И, наконец, Геля поведал об идее учреждения Международного Фонда ГСМ и о существенном расширении структуры организации в связи с этим. Создание Международного Фонда планировалось как первый шаг, а дальше – постоянное представительство ГСМ где-нибудь в Швейцарии или Австрии, наконец, целая сеть филиалов по всему миру, и вот уже мы – граждане Вселенной.
– Это важно, – объяснял Вергилий, – дело, которое мы задумали, представляет ценность для всего человечества, и мы не можем позволить себе быть зависимыми от причуд и произвола властей в одной отдельно взятой стране, даже такой, как Советский Союз. Наша работа по выживанию не должна останавливаться. И потом – давай будем честными перед собой, – если здесь действительно начнется что-то страшное, пусть у нас хотя бы будет куда уехать. Подумаем о конкретных людях, подумаем о детях, в конце концов.
У Давида не было детей, но перспектива переселения в Швейцарию выглядела заманчиво, да и оправдание для эмиграции Геля придумал красивое. Оправдание, достойное таких людей, как они.
Ну а пока требовалось делать все последовательно: умножение капитала, разветвление структуры, учреждение Фонда.
Вот почему люди так остро понадобились.
– Документы по Фонду к концу недели Гроссберг должен подготовить, – заканчивал Геля эту тему, – тогда и почитаешь, а сейчас вот что…
Они уже попили чаю и снова вышли на балкон. Сделалось совсем темно, окна в домах горели через два на третье, и только инфернально красноватый шпиль телебашни все так же упрямо пронзал низкие облака.
– Мы тут с Гастоном посоветовались. Нам нравится, как ты взялся за работу. Решили поставить тебя директором Финансовой компании ГСМ с правом первой подписи в банке. Помнишь, непосредственно ты и регистрировал финкомпанию как самостоятельную юридическую единицу. Вот и принимай дела.
Давид обалдел.
– Геля! Ты что? Ну, я, конечно, экономист, да… но ведь в финансах ни уха, ни рыла.
– А кто в них ухо? Кто в них рыло? – улыбнулся Геля. – Думаешь, товарищ Геращенко что-нибудь смыслит в современной финансовой системе? Да в этой стране ее все равно надо создавать с нуля. Вот смотри.
