– Дейв, Гастон просил тебя зайти к нему в номер.
Зашел. В номере у Гастона сидели все отцы-основатели. На сдвинутых столах – водка, вино, помидоры, зелень, копченое мясо и сало. Женщин – никого. Мальчишник. Или военный совет. На второе похоже больше, уж слишком публика солидная.
Гастон улыбнулся и спросил вдруг на ты:
– Водки выпьешь?
От неожиданности Давид сразу согласился. Хотя почувствовал подвох, напряженность какую-то в воздухе. И пока он опрокидывал рюмку и заедал мокрым куском чего-то, во что слепо ткнулась рука, Гастон прокомментировал с дурацкой улыбкой:
– Знаете, Давид, великий хирург Пирогов во время войны, прежде чем отстричь солдатику ногу, предлагал ему водки откушать.
Э, да Гастон-то сегодня навесле. Это было поистине необычное зрелище. А вот шутки у Гастона нехорошие. Давид очень ясно ощутил, как холодный ланцет полоснул по сухожилиям, скривился от боли, застонал еле слышно и чуть не рухнул на пол. Уже через секунду все прошло, захохотавшая над остротой Гастона публика ничего и не заметила.
– Так вот, – взял вдруг слово Чернухин. – Вопрос-то на самом деле серьезный, Давид. Мы хотели поинтересоваться у вас, зачем вы производили здесь видеосъемку.
– Чт-т-то?
Как хорошо, что он уже все прожевал и проглотил, особенно водку, иначе пришлось бы долго кашлять.
– К-как то есть зачем? Для истории.
– Куда вы собираетесь передать эти пленки?
– Никуда! Вы что? Чисто для себя, для внутреннего пользования в ГСМ.
– И где вы намерены хранить кассеты?
Жесткий професионально продуманный допрос. Майор Терехов и тот разговаривал с ним мягче. Давид был полностью выбит из колеи.
– К-какая разница, где?
– Большая. Вы хоть понимаете, что это видеоматериал, содержащий информацию политического и конфиденциального характера? Вы обязаны сдать эти материалы нам, – резюмировал Чернухин.
– Я? Обязан?
Вся эта комедия абсурда никак не укладывалась у Давида в голове. Он чисто случайно попал взглядом в Гелю. Тот смотрел жалостливо, по-собачьи, и, выразительно моргнув, развел руками. Полная беспомощность.
Матерь Божья, да кто ж здесь начальник?!
Гастон зачем-то выпил больше нормы и пытался все свести на шутку. Попов с едва скрываемым удовлетворением кивал головой, мол, мы же вас предупреждали. У Гроссберга лицо имело растерянное и отстраненное выражение типа «А я-то здесь при чем?» Юра Шварцман стыдливо прятал глаза. И только композитор Достоевский, незаменимый хозяйственник и матерый военный разведчик смотрел на Давида прямым, ясным, честным и – ё-моё! – сочувственным взглядом.
Давид еще раз прикинул, от кого можно ждать поддержки, понял – не от кого – и, резко развернувшись, бросил уже через плечо:
– Сейчас принесу.
Он чуть не упал на лестнице, пока поднимался бегом на свой этаж. Слава Богу, Маринки не было, они с Юлькой Титовой пошли прошвырнуться по бережку. Мара не позволила бы ему отдать кассеты и сама пошла бы ругаться. Обратно он тоже бежал. Почему? Наверно, просто хотелось покончить с этим скорее.
– Я принес! – объявил Давид и продолжил специально заготовленной фразой: – Я принес, но есть ма- а-аленькая проблемка, господа, как говорят в американских фильмах, плохо переведенных на русский язык: на этих кассетах действительно присутствует конфиденциальная информация, я бы сказал, информация приватная, интимная. Я же объяснял вам, что снимал для себя.
А там на самом деле были кадры с полуобнаженной Маринкой – не хватало еще, чтобы эти старые козлы похотливо хихикали и пускали слюни, просматривая его «секретный материал».
– Тоже мне проблема, – хмыкнул Вергилий, уже переставший чувствовать себя виноватым и озабоченный теперь чисто техническими вопросами. – Сотрем все записи прямо сейчас.
– Каким образом? – полюбопытствовал Давид. – Кассеты же маленькие, нестандартные. Адаптора я с собой не брал, так что в видюшник их не вставишь.
– Ну а с помощью камеры нельзя, что ли? – спросил Попов.
– Можно, – сказал Давид, – со скоростью записи. Девять часов. Я этой фигней заниматься не буду, а другому человеку камеру не доверю. Я, видите ли, считаю, что у любой техники должен быть только один хозяин.
– А это правильно, между прочим, – согласился вдруг Петр Михалыч. – Как вариант, можно эти кассеты сжечь. В Москве купим Давиду новые.
– Веселый костерчик получится, – заметил Юра, – а вонищи-то, вонищи-то будет!
– Вы меня умиляте, коллега, – улыбнулся Михалыч. – Корпуса-то зачем уничтожать? Сжигают только пленку. Она горит быстро, как порох, и дыму от нее совсем не так много. В одной пепельнице можно все это хозяйство спалить.
– Господа, о чем мы говорим? Я не понимаю, – возмутился вдруг Гроссберг.
