наводнения заставляет поток выйти из берегов и затопить округу.
Дерзкий и абсолютно неожиданный прорыв Армана в темные глубины ее плоти и наступивший затем мгновенный пароксизм страсти отнюдь не являлись неоспоримыми доказательствами неотразимости ее чар, что бы ни думала сама Доминика. Исступление, подчинившее себе разум и чувства, на время вырвало Армана из реальности, и он позабыл, кого обнимает. В тот момент он вообразил, что изливает восторженный пыл в женщину, которую желал больше всех на свете, — в Мадлен.
Приступы полного безумия, подобно приключившемуся с Арманом, случаются редко, что, возможно, и к лучшему, если исходить из соображений общественного спокойствия. Немного позже, в постели, Арман вполне здраво воспринимал реальность и прекрасно сознавал, кто лежит рядом — а именно Доминика. Она и в самом деле была очаровательна. Лежа на спине, она нежно водила пальцами по спине любовника, а он влажным языком ласкал твердые соблазнительные бутоны на пышной груди. Лампа у кровати не горела, и, хотя шторы были не задернуты, в комнате было очень темно. Но Арману и не требовалось зажигать свет, чтобы с грустью удостовериться, что живот, который он целует, принадлежит не Мадлен и выпуклый влажный холмик, где резвятся его пальцы, тоже принадлежит не ей.
Рука, дотронувшаяся до его взволнованной плоти с фамильярностью старой доброй знакомой, была не той рукой, что на мгновение коснулась его в фойе «Акаций». Ах, если бы это было не так! Мечты о Мадлен так измучили его, что ему казалось, достаточно мимолетного прикосновения ее ладони, чтобы исступленная страсть вырвалась наружу.
— Какой он крепкий! — воскликнула Доминика, энергично поглаживая предмет своего восторга; Арман же не смог удержаться от легкого вздоха сожаления о том, что не Мадлен открывает ему свои объятия.
Разумеется, он был готов исполнить приятный долг по отношению к Доминике; да и кто бы отказался, оказавшись в одной постели со столь аппетитной женщиной? Он быстро наклонился над ней, прижался животом к ее животу, и она приняла его с редкостным радушием, как долгожданного гостя. Но пока тело совершало положенные движения, разгоряченная фантазия рисовала образ Мадлен. Арман невольно представлял ее на месте Доминики: это ее длинные ноги обхватили его, это ее пятки отбивают дробь наслаждения на его спине. Он убеждал себя, что грудь, придавленная его весом, — это грудь Мадлен и горячие губы, прильнувшие к его губам, — это рот Мадлен.
И когда наступил завершающий момент, он вообразил, что изливает страсть в мягкий живот Мадлен и что чудные восклицания и стоны блаженства исторгнуты из ее груди. Оторвавшись от Доминики, он лег рядом. Несмотря на всю полноту испытанного удовлетворения, он чувствовал некоторое разочарование. Виной тому, видимо, была живость его воображения.
— Это было очень хорошо, Арман, — промурлыкала довольная Доминика, словно котенок, который трется о ногу хозяина.
Ей и в голову не приходило, что мысли Армана могут быть заняты другой женщиной, что даже в самые сокровенные моменты близости он забывает о ней и предается мечтам о сопернице. Однако, сама того не ведая, Доминика сумела извлечь немалую выгоду из тайны, незримо витавшей над Арманом все время, пока он наслаждался ее роскошным телом. Не успела она прийти в себя после первого сближения, как Армана вновь потянуло к ней, горячие губы приникли к ее груди, пальцы затрепетали по бедрам. Сила воображения толкала его на выдающиеся подвиги этой ночью, а Доминика с благодарностью принимала знаки обманчивой, не ею вызванной страсти еще дважды, прежде чем ей было позволено уснуть.
Истомленная, насытившаяся, она крепко заснула. Но внезапно среди ночи она почувствовала, что ее против воли возвращают к бодрствованию — что-то шевелилось на ее животе. Она открыла глаза, в комнате было темно. Она лежала на спине с раздвинутыми ногами, одеяло было отброшено в сторону, полностью раскрыв обнаженное тело. Она протянула руку, чтобы сбросить с живота то, что потревожило ее сон, — и наткнулась на голову Армана. Низко склонившись к ее ногам, он ласкал языком ее тайник, впрочем уже хорошо ему известный.
— Что ты делаешь? — недоуменно проговорила она, ей не хотелось просыпаться.
— Хочу разбудить тебя, дорогая, — ответил Арман, на секунду оторвавшись от своего занятия.
— Нет, хватит, Арман, я слишком устала.
— Ну, еще разок, — пробормотал он. — Я не отниму у тебя много времени, Доминика.
— Не сейчас, — зевнула она и оттолкнула его голову, пытаясь прекратить домогательства. — Спи и оставь меня в покое.
— Я спал, но мне приснилось, что мы с тобой занимаемся любовью. На тебе была длинная белая атласная ночная рубашка с разрезом на животе. Я запустил туда руку и ласкал тебя. А когда я прижался к тебе во сне, то почувствовал огромное возбуждение.
— М-м-м… — простонала она, вновь засыпая, поскольку язык любовника больше не беспокоил самое чувствительное место ее тела.
Стоит ли уточнять, что Арман опять солгал Доминике. Снилась ему Мадлен, и это ее маленький животик он ласкал во сне через длинный разрез в белой рубашке. Несмотря на продолжительные и бурные наслаждения, которым они предавались с Доминикой до того, как оба уснули, сон его был необыкновенно ярок. Проснувшись, он обнаружил, что мечется по атласным простыням, пытаясь как-то избыть охватившее его желание. Когда колдовство сна рассеялось, Арман усмехнулся про себя, подумав, что, если бы он не проснулся вовремя, его тело само, без участия сознания, нашло бы выход возбуждению, испачкав при этом простыни.
Здравомыслящий Арман сделал попытку успокоиться; решив утешить своего неразумного слугу, он взял его в руку, но тот не желал смиряться, всем своим видом показывая, что утихомирится и позволит хозяину заснуть только тогда, когда в полной мере удовлетворят его нужды. Хотя Мадлен была вне досягаемости, рядом лежала обворожительная Доминика, правда пока ничего не подозревающая о возникшем затруднении. Разбудить ее означало по крайней мере нарваться на отказ, если не на более грубый отпор. Арман решил применить другую тактику: потихоньку откинуть одеяло и подготовить ее прежде, чем она поймет, что происходит.
То, что она проснулась и недвусмысленно пресекла домогательства, ничего не значило для мужчины, находившегося в том состоянии, в каком пребывал сейчас Арман. Он подождал, пока ровное, тихое дыхание не подсказало ему, что она снова уснула, и осторожно встал на четвереньки над ее обнаженным телом. Медленно — о, как медленно! — сантиметр за сантиметром опускал он чресла, пока выпрямленная желанием плоть не коснулась маленькой копны волос под ее животом. Он опустился еще немного и коснулся пухлых лепестков, увлажненных стараниями его языка. Доминика пошевелилась во сне и пробормотала что-то невразумительное.
С чрезвычайной осторожностью он подался вперед, расположив тело так, чтобы точно попасть в цель. Прикосновение к жаркой плоти спящей вызвало в нем нетерпеливую дрожь. Видимо, почувствовав это, Доминика вновь зашевелилась, что едва не привело к катастрофе. Арман увидел, как она начинает поворачиваться на бок, чтобы избавиться от того, что тревожило ее сон. В тот же момент Арман нырнул в бархатистые глубины и, по-прежнему балансируя на руках и коленях, так, чтобы никакая иная часть тела не касалась Доминики, пустил коня во весь опор.
— Ум-ф! — забеспокоилась Доминика, просыпаясь. — Что?
Но дело было уже сделано, Арман выплеснул свою страсть, и прежде чем она окончательно проснулась и поняла, какие ощущения лишили ее сна, он уже закончил бег и, отпрянув, лежал рядом; лишь легкая приятная дрожь напоминала о пережитом наслаждении.
— Арман, — позвала Доминика, тряся его за плечо, — мне приснился такой странный сон. Что ты делал со мной?
— Ну, ну, — он обнял ее, стараясь успокоить, — все в порядке. Спи, дорогая!
Вскоре дрожь унялась, и Арман заснул, прижимая к себе Доминику. Но даже после украденного ночного блаженства он не смог проспать долго. Он очнулся на рассвете, возбужденный близостью теплого нежного тела. Несколько секунд спустя хорошо отдохнувшая и более восприимчивая Доминика пробудилась с приятным ощущением, что кто-то ласкает ее грушевидные выпуклости. Она лежала на боку, высоко поджав колени, и не пыталась защитить себя от посягательств. В полудреме она не сознавала да и не заботилась о том, чтобы знать, кто именно доставляет ей столь восхитительное удовольствие.
Она лежала неподвижно, в полусне наслаждаясь тем, что с ней делали, и через некоторое время почувствовала, как чуткие пальцы с невообразимой нежностью дотронулись до трепещущих лепестков
