совершенно мокрые ботинки.
Я с удовольствием потянулся.
— Я действительно обратил на это внимание. И подумал, что это может представлять для вас известный интерес.
— Он оставил галоши под окном, когда лез в мужской туалет, вероятно, не хотел оставлять следов в библиотеке. После убийства он в панике бежал. И, вполне естественно, забыл галоши под окном. А когда вернулся, чтобы забрать, неожиданно встретил тебя.
— И поскольку совесть у него была нечиста, в первый момент он принял меня за своего отца? — догадался я.
— Весьма возможно, — ответил Харалд.
— Но почему он не дал мне сразу уйти? Тогда он смог бы забрать галоши. Я вовсе не хотел быть навязчивым.
— Тем не менее, ты почему-то сразу не ушел, — хмыкнул Харалд. — И пока вы болтали, произошло нечто чрезвычайно важное. Перестал идти снег. Метель кончилась. А немного погодя и небо прояснилось. Он понимал, что за галошами ему теперь идти рискованно. На снегу остались бы следы.
«И он пригласил меня к себе, потому что боялся остаться один, — думал я. — Интересно, что может чувствовать человек, который только что убил другого человека? Да еще того, кого любил? Наверное, больше всего он боится одиночества? Боится увидеть нечто такое, чего другие не видят? И это нечто возникает перед ним, как только он закрывает глаза? И чтобы заснуть, ему приходится глушить себя алкоголем? Но какие видения посещают убийцу во сне?»
Ход моих мыслей был прерван скрипом открывающейся двери. В комнату вошел Густав Бюгден. Харалд вопросительно посмотрел на него. Бюгден почти незаметно покачал головой. Потом повернулся ко мне.
— Пришел Турин, он хотел бы с тобой поговорить.
Я оцепенел, потом взорвался:
— Поговорить? Он хочет завершить удачно начатое дело? — Я почувствовал, как меня затрясло от страха. А рука сама потянулась к графину на столике. — Не пускайте ко мне этого психа!
Бюгден усмехнулся, решительно развернулся на каблуках и вышел в коридор. Прежде чем дверь закрылась, я услышал, как он говорит кому-то:
— Доцент сегодня не принимает!
Харалд тоже направился к выходу.
— Я выйду в коридор, немного покурю. И прослежу, чтобы тебя не беспокоили.
— Выкури сигаретку и за меня. — Я грустно вздохнул.
Лишь через несколько часов я отважился выйти в коридор. У меня кружилась голова, приходилось держаться за стену, чтобы не упасть. Конечно, глупо вставать с постели, когда еле стоишь на ногах. Но мне приходилось выполнять очередное поручение, которое Харалд по обыкновению взвалил на меня… Я подошел к телефону и набрал номер.
— Элиас Бергрен?
— Да.
— Говорит доцент Бруберг, друг Эрика.
— Да?
— Случилось несчастье…
— Ну и что? — равнодушно отозвался голос.
Меня это взбесило.
— Эрик арестован по обвинению в убийстве Марты Хофштедтер. Он признал свою вину.
— Ну и что?
Его словарный запас был предельно ограничен. Некоторое время он молчал. Потом спросил:
— Почему вы звоните именно мне?
Тут я вышел из себя.
— Я думал… — Я заикался от злости. — Мне казалось… Он сильно избит… и лежит в Академической больнице. Я подумал… что ему кто-то должен помочь… подыскать хорошего адвоката…
— Я полагал, — хмыкнул голос в трубке, — суд обязан предоставить обвиняемому защитника. Или я не прав?
— Вы правы.
— Еще есть вопросы?
— Нет. Извините за беспокойство.
— Пожалуйста. Послышались короткие гудки.
Олле Хогстранд
ВЫКУП
ДЕВОЧКА
— Когда вернется папа?
Воспитательница раздраженно глянула поверх газеты.
— Ты же знаешь, он уехал и вернется только завтра.
— Почему он все время уезжает? — спросила девочка. — А папа Петера и Йохана каждый вечер приходит домой!
— У твоего папы такая работа, что он много путешествует. Ты же знаешь, он сейчас в Америке.
Девочка взяла цветной карандаш и толстой синей линией перечеркнула свинку в книжке-раскраске. Потом перечеркнула ее еще раз желтым.
— Что ты делаешь? — расстроилась воспитательница. — Свинки не бывают ни синими, ни желтыми.
— Что хочу, то и делаю, — заявила девочка, надув губы.
— Ну, началось, — вздохнула воспитательница. — Пора ужинать. Будешь йогурт с хлопьями?
— Да, если это будут хлопья снега.
Воспитательница подошла к висячему шкафчику в кухне обычной стандартной виллы. Достала пачку корнфлекса и поставила на стол.
— А в пачке есть собачка?
— Нет, ты же только недавно что-то там нашла, хотя это глупо — вкладывать игрушки в пачки хлопьев. Ребенок может проглотить и подавиться.
— И от этого умирают?
— Можно умереть, если не вытащить игрушку.
— Совсем как мама, — с довольным видом заявила девочка.
— Да, твоя мама умерла, но не от того, что подавилась.
Девочка, не говоря ни слова, сунула палец в рот.
Воспитательница поставила перед ней тарелку, налила йогурта, потом сунула руку в пачку с хлопьями и посыпала ими йогурт.
— Зачем ты так делаешь, Анни?
— Как?
— Суешь руку в пачку? Папа насыпает прямо из пачки.
Анни не ответила и придвинула к столу высокий табурет с подлокотниками.
— Не хочу слюнявчик, — закапризничала девочка.
— Ладно, не надену, но тогда съешь целую порцию.
