— А у кого есть?
— У многих. У ученицы Би нет своего ключа, и у портних один на всех, хранится он у Гунборг Юнг. Но и фру Арман, и я, и Ивонна…
— Манекенщица?
— Да. И потом, Жак — он иногда сидит здесь и рисует.
— А дверь подъезда, когда запирают?
— По-моему, сейчас вообще не запирают. Дворник переехал, а хозяин давно махнул на нас рукой.
Кристер задавал вопросы, стоя перед Марией и прихлебывая кофе. Теперь он протянул ей чашку, чтобы налила еще.
— Когда фрекен Меландер вернулась домой вчера вечером?
— Около часу.
— С кем вы ходили в ресторан?
Кофейник дрогнул у нее в руках, и несколько горячих капель брызнули ему на руку.
— Этого я не скажу, — пробормотала Мария. — С хорошим другом.
— Мужчина?
— Да.
Он понял, что больше ничего от нее не добьется, встретив ее непоколебимо серьезный взгляд, и почувствовал, что уже начал проникаться уважением к ее упорству.
— Ваш спутник поднимался в ателье, когда заходил за вами или провожал вас?
— Нет. Мы расстались у подъезда.
— Ваша комната выходит в коридор. Вы не заглядывали туда, когда вернулись?
— Стол из коридора не виден, тем более что дверь в комнату находится как бы в нише. И потом, было уже совсем темно.
— Вечерние газеты пошли на штурм, — сообщил инспектор Дэвидсен. — А парни с радио заблокировали телефон.
— Нет, — с неожиданной горячностью заявил Кристер Вик, — Хенрик Турен не должен узнать по радио, что его жену убили, а, насколько я знаю, нам пока не удалось с ним связаться. Я не хочу также, чтобы фру Арман и другие сотрудники ателье, наши главные свидетели, были заранее предупреждены о случившемся. Пусть журналисты подождут часок-другой.
— Вечерние газеты наседают. Ужасно хотят дать новость раньше утренних коллег.
— Новостей не будет. И, прежде всего мы никому не сообщим фамилию погибшей, пока не свяжемся с Туреном. Кроме того, я хочу знать, что скажет Альгрен. Понятно?
— Есть, шеф, — бодро кивнул уже вспотевший и взъерошенный Палле и ретировался, но тут же вернулся. — Прибыл профессор Альгрен.
Профессор судебной медицины Аларик Альгрен с трудом переводил дух на стуле в холле.
— На четвертый этаж без лифта, — укоризненно пробурчал он. — Твои трупы меня с каждым разом все больше утомляют, скоро, я чувствую, понадобится лезть на вершину горы, чтобы их осматривать. Ты, кстати, где работаешь — в криминальной полиции или в городском отделе по борьбе с насилием? Куда не пойдешь, ты вечно вертишься под ногами.
Кристер дружески улыбнулся старому ворчуну.
— Мы все помогаем друг другу по мере надобности и появления ресурсов.
— Какие ресурсы ты имеешь в виду — трупы?
— Да. И ресурсы талантливых и опытных криминалистов. Кроме того, мне кажется, что профессору немного физической нагрузки нисколько не повредит. Каждый раз, когда я имею несчастье столкнуться с тобой, ты все округляешься в талии.
— А тебя не касается, каким местом я толстею. Ну ладно, где тетка?
Они зашли в комнату закройщицы, и Альгрен издал целую серию звуков типа «Хм… с-с-с… м-м-м…». Потом он спросил:
— А что, жемчужины настоящие? И кто она есть в таком случае?
— Вероника Турен, дочь миллионера Эрика Грена и вдова мультимиллионера Фольке Фростелля.
— Ох, если я правильно помню, она годилась ему в дочери. Фотографы уже закончили? Я ничего не смогу сказать, пока не сниму с нее эту ужасную блузку. Розовое в горошек, в ее возрасте! Мои девочки ходили в таких, когда учились в начальной школе.
Он достал из сумки ножницы, опытной рукой разрезал блузку и отвернул края, не прикасаясь к разорванным и окровавленным местам. Затем так же быстро и аккуратно разрезал лифчик и стал осматривать раны под внимательным и нетерпеливым взглядом Кристера.
— Так-так, две раны. Колотая рана слева от стернальной линии между четвертым и пятым ребрами. И затем более длинная и поверхностная лакерационная рана в пятнадцати сантиметрах от первой, чуть правее и выше.
— Нам что, каждый раз приглашать переводчика, чтобы он переводил твою медицинскую галиматью? Стернальная линия — это что за чертовщина?
— Нечто столь элементарное, как край грудной кости. А лакерация, мой дорогой недоучка, — это разрыв тканей.
— Я учился в реальной гимназии. А почему эти две раны выглядят так по-разному? Разве они нанесены не одним и тем же орудием?
— Это не так-то просто объяснить. Чертовски сложно, если подумать. Разрыв мог возникнуть при первом ударе, если орудие соскользнуло. Во всяком случае, именно меньшая рана оказалась смертельной. Она прямо против сердца, и все указывает на то, что причиной смерти явился тампонаж сердца… Да-да, я постараюсь объяснить все это на уровне средней школы. Какой-то мерзавец воткнул в сердце острый предмет, в результате чего сердечная сумка в течение двух-трех минут заполнилась кровью, что в свою очередь воспрепятствовало расширению сердца. А если сердце не работает, то человек умирает. Вот так-то, мой дорогой Ватсон.
— Если уж ты взялся так обстоятельно все это объяснять, не скажешь ли ты мне, что за острый предмет вызвал эту самую тампунаж?
— О, Господи! Тампонаж. Что за предмет? Черт меня побери, если я это знаю. Да и зачем мне утруждать свой мозг такими загадками? Искать орудие убийства — это твое дело. Но мне нужны цветные фотографии этих ран, прежде чем тело унесут отсюда.
— Я надеюсь, ты немедленно займешься вскрытием?
— Кристер Вик, иногда мне кажется, что ты и начальной школы толком не окончил. В соответствии с правилами, которыми я привык руководствоваться, вскрытие проводится не менее чем через двадцать четыре часа после того, как наступила смерть.
— Ага, и когда же истекут твои двадцать четыре часа?
— Ты имеешь в виду…
— Да, именно это я и имею в виду. Когда наступила та смерть, от которой ты должен отсчитывать двадцать четыре часа?
— Понятия не имею, черт тебя подери. Вчера во второй половине дня, вечером, ночью — выбирай, что тебе больше понравится. Во всяком случае, окоченение трупа уже начало проявляться.
— От души благодарю за колоссальную помощь, которую ты нам оказал. И не хохочи так громко, с твоим избыточным весом это опасно для давления. У меня к тебе еще один вопрос.
— Я не намерен больше отвечать на твои дурацкие вопросы.
— Ты уверен — прежде чем я запущу твои мудрые слова в прессу и радио, — ты совершенно уверен, что это убийство?
— Уверен? — переспросил Альгрен, с деловым видом застегивая сумку. — Разумеется, я не уверен. Почему бы ей самой было не воткнуть себе в сердце холодное оружие? Если, конечно, предположить, что жизнь ей надоела, и при том условии, что существовало это самое оружие.
Внезапно глаза Кристера сверкнули.
— Палле, где ты? Попроси Линдстедта зайти сюда на минуточку.
— Ага, — сказал Линдстедт, самый старший и наиболее опытный из всех экспертов. — В чем дело?
