все этого хотим, но, по-моему, тебе следовало подождать менее опасного зверя. Никто бы тебя за это не осудил. И славы ты получил бы ничуть не меньше.
Захариэль сердито тряхнул головой:
— Дело вовсе не в славе, и мне наплевать, что скажут обо мне люди. Уж тебе-то следовало бы знать меня получше.
— Да, я понимаю, но неужели ты сам не сознаешь, что твой вызов — сплошное безумие? Я не преувеличивал, когда говорил, что это самоубийство. Ты соображаешь, что не справишься? Зачем ты вообще на это пошел?
— Я ждал этого долгие годы, — медленно и отчетливо произнес Захариэль. — С того самого дня, когда меня зачислили в претенденты Ордена, я мечтал об этом. А когда брат Амадис умер, я понял, что момент настал. Я больше не мог ждать. Кроме того, вспомни, что мастер Рамиэль говорил: «Вы не вольны выбирать зверя; это зверь выбирает вас». Ты и сам должен помнить тот урок.
Захариэль улыбнулся, давая понять, что он всего лишь шутит, чтобы разрядить обстановку, но Немиэль не желал отступать. Он смотрел на брата с явным раздражением и чуть ли не обидой. Аттиас и Элиат сидели молча, понимая, насколько неблагоразумно было бы вмешиваться в спор между братьями.
— Это не смешно, Захариэль. Тебя могло убить еще то, первое чудовище. Вспомни, я ведь был там, когда на нас напал крылатый зверь. Легко считать себя неуязвимым, когда ты одет в доспехи и вооружен моторизованным мечом и чудесным пистолетом, но наше оружие и наша броня ничего не значат для великих зверей. К ним нельзя относиться легкомысленно. Это дело серьезное.
— Я знаю, — согласился Захариэль. — Не пойми меня неправильно, я сознаю все опасности предстоящей охоты. Я понимаю, насколько тяжелой она будет. Но там, где ты видишь непреодолимую проблему, я вижу преимущество. Ты не хуже меня знаешь учения Ордена. Все наши уроки с мастерами, все учебные бои и тренировочные сессии, все шуточные дуэли и турниры с самого первого момента после нашего прихода в крепость были обращены на одну цель — превосходство. Это единственное качество, имеющее смысл в жизни человека. Это единственное, что делает нас достойными рыцарства. Это главный идеал Ордена. Тебе известно изречение: «Жизнь человечества должна подчиняться одной цели — достижению совершенства во всех его формах, как в личных качествах, так и в общественной жизни».
— Можешь не цитировать мне «Изречения», — огрызнулся Немиэль. — Мастер Рамиэль накрепко вбил их в наши головы, и я знаю наизусть каждую его строчку.
— Тогда ты должен помнить и еще кое-что. «Чтобы достичь и продемонстрировать превосходство, каждый должен преодолеть максимально тяжелое испытание. Только посредством сурового экзамена мы можем познать истинную силу своего характера». Вот чему учит Орден: максимально тяжелое испытание, суровый экзамен. Вряд ли я последую его заветам, если откажусь от вызова из опасения, что охота окажется слишком опасной.
— Да, наши идеалы требуют этого, — согласился Немиэль, — но надо быть реалистами. Если все разговоры рыцарей правдивы, это чудовище под силу одолеть только целому отряду опытных бойцов. Даже лорд Джонсон, прежде чем убить калибанского льва, был тяжело ранен. Такой вызов не для претендента.
— Может, ты и прав, — признал Захариэль. — Но после того как брат Амадис отдал мне свой пистолет, я должен был принять и его вызов. Если мы начнем выбирать испытания из соображений их легкости или трудности, мы вступим на скользкий путь, ведущий к поражению. В любом случае давайте не будем спорить. Решение принято, и изменять его уже поздно. Я вверяю себя своей судьбе. Лучшее, что мы можем сделать, это поднять бокалы и надеяться, что снова увидим друг друга.
Захариэль встал и взял в руку кубок.
— За завтрашнюю жизнь, брат, — произнес он.
Немиэль примирительно улыбнулся и тоже поднял бокал.
— За завтрашнюю жизнь, — повторил он, и в его глазах блеснули слезы.
Глава 7
— Тебе надо выбрать тропу, ведущую на восток, — сказал лесник.
Он пешком шел впереди по лесной стежке, а Захариэль на боевом коне следовал за ним.
— Будешь ехать, пока не доберешься до маленькой поляны, сразу за деревом, в которое ударила молния. Оно обгорело, и ствол расщепился на две части ровно посередине, так что не пропустишь. Вот туда и направлялась пропавшая группа. Конечно, они, скорее всего, так и не дошли до поляны, иначе мы бы уже здесь смогли отыскать их следы.
Лесника звали Нарел. Захариэля с ним познакомил лорд Домиэль, правитель Эндриаго, и вскоре после этого они уже миновали расколотые и укрепленные баррикадами ворота, покидая объятый ужасом город.
Нарел был одним из лесников, живущих в замке и присматривающих за окрестными землями. Он оказался смелее своих товарищей и согласился проводить Захариэля на поиски чудовища. Точнее говоря, он взялся показать тропу, по которой вчера отправилась пропавшая группа мужчин и женщин, осмелившихся выйти за пределы стен, чтобы пополнить запасы дров и съестных припасов.
— Люди говорили им, что они поступают безрассудно, — продолжал Нарел. — Их предупреждали, что можно наткнуться на великого зверя, но что им оставалось делать? У каждого дома полно детей и всех их надо кормить. А скоро уже наступит зима, и, чтобы выжить, надо запасти много еды и дров. Здесь только так и живут. Кроме того, все они были хорошо вооружены, смельчаков набралась целая дюжина, и они рассчитывали, что в таком отряде им ничего не грозит. Но в этих лесах никогда нельзя чувствовать себя в безопасности, хотя, как я думаю, это не только из-за великого зверя.
Нарел был вдвое моложе лорда Домиэля, но, как быстро выяснилось, вдвое болтливее своего господина. Всю дорогу, провожая Захариэля по тропе, он непрерывно говорил. Лесник имел привычку болтать вполголоса и все время беспокойно поглядывать то на вершины деревьев, то по сторонам. Он явно нервничал, как будто ожидал, что чудовище может в любой момент выскочить из зарослей и броситься на путников.
— Конечно, теперь и эти ребятишки останутся без еды, — сказал Нарел, в двадцатый раз проверяя, есть ли заряд в его шомпольном ружье и взведен ли курок. — Им придется голодать, пока кто-нибудь не приютит сирот. Но только не я. Я сочувствую несчастным детишкам, но у нас с женой полно своих голодных ртов. Можешь мне поверить, это целая трагедия. Каждый раз после нападения чудовища остается все больше и больше сирот. В последний раз, как говорят, погибли сто восемьдесят человек. Значит, опять осталось полно детей, лишившихся отца или матери.
Захариэль вполне понимал тревоги лесника. Из его рассказов выходило, что почти все последние жертвы великого зверя, по крайней мере те, кто жил в Эндриаго, были ему знакомы. А кое-кто даже приходился родственником. Учитывая изолированность поселения и широкие родственные связи обитателей Калибана, такая ситуация не могла показаться необычной.
Каждый из жителей Эндриаго в результате нападения пришедшего из леса хищника потерял или соседа, или родственника, или члена семьи. За то недолгое время, что он провел в замке, Захариэль осознал, насколько силен страх, поселившийся в этих стенах. Он не смог отыскать ни одного человека, будь то мужчина, женщина или ребенок, кто не испытывал бы ужаса перед великим зверем.
Жители Эндриаго осмеливались выйти из-за городских стен только в случае крайней необходимости, а после того как Захариэль осмотрел многочисленные и глубокие отметки клыков и когтей на воротах замка, он был вынужден признать, что их страх вполне оправдан.
Чудовище превратило жителей в пленников, заключенных между укреплениями замка, и этот факт вместе с воспоминаниями о смерти брата Амадиса еще больше укрепил решимость Захариэля покончить со злобным существом.
Так не могло больше продолжаться. Как говорил Нарел, смену времен года остановить невозможно. Подступает зима. Вскоре жители Эндриаго окажутся перед трудным выбором. Чтобы пережить лютые зимние
