Курилка встаёт, улыбки гаснут.
Долбоёб в погонах — есть долбоёб в погонах, когда вопросы взаимоотношений между военнослужащими чётко пересекаются с уставом, спорить бойцу бессмысленно. Я помню, как ротный заёбывал нас, молодых курсантов, простым вопросом «пачччемууу??». На этот вопрос в армии ещё никто не ответил… и никогда не ответит. Чем больше молчишь и слушаешь рёв ротного, тем меньше услышишь «поччемуу?», а значит, и меньше проблем выхватишь, типа нарядов и прочей общественно-полезной работы.
— Рядовой Замятин, третья рота. — Балагур не то чтобы напряжён, но неизвестность пугает, конечно. Все-таки не в комке летёха. Парадка. Хрен его знает, чо за хуй с бугра.
— Ну, иди сюда, Замятин. Пошли, покажешь роту. Взвод какой?
— Четвёртый.
— Везёт тебе, Замятин. А я в третьем буду.
— Значит, к нам?? — бойцу как-то удаётся передать голосом и вежливость с лёгким любопытством, и разочарование по поводу такого «подарка» в роту.
Поднимаемся.
Рота. Ну, и начинается цирк с конями. Точнее, с лежбищем сухопутных котиков.
Захожу в роту. Сидит!!!! на табурете рядом с тумбочкой дневального…
…Недоразумение узкоглазое, ноги замотаны портянками и впихнуты в кроссовки… весь из себя больной. Рожа даже не переменилась, спит, блядь, с открытыми глазами. Ему похуй, кто вошёл (заходи, кто хочешь — бери, что хочешь)… ни команды «Дежурный по роте, на выход»…
Ни хуя.
Подхожу, смотрю в упор. Боец поднимает на меня глаза и спрашивает:
— Чиво??
Хуярю ему с ноги в грудь, по примеру вскрытия Бурым двери соседей.
В училище драться доводилось, конечно, но вот так мудохать тело бойца пришлось впервые, оно упало с табурета, вскочило и приставило лапу к уху, изображая воинское приветствие. Глазки бегают — чо заорать, не знает!!! но знает, что нужно что-то заорать. Решается, и орёт:
— Фиииишккккаааааааа!!!
Краем глаза улавливаю движение справа. На взлётку высыпает человек десять удивлённых бойцов, которые от такой команды дневального, наверное, охуели ещё больше, чем я.
— Тааак… — смотрю уже на эту кучку я. — В одну шеренгу становииись!! — командую.
Слетели-то с коек, а в армии по распорядку дня тихий час не предусмотрен нихрена. Косяяяяк. Офонарели воины, по ходу, без надзору. Команды понимают хотя бы — это радует, но не очень.
Вяленько встают в шеренгу по стойке «очень вольно». Вопрос о форме одежды не стоит вообще. Вшивники, тапки, кроссовки — ни дать, ни взять — гастарбайтеры, разжившиеся частью добротных армейских шмоток. И ещё одно…они почти мои ровесники. Может, на год помладше. Однако между нами пропасть. Огроменная. Моих знаний и воли, моих четырёх лет в казарме — против их максимум полутора. Когда я мотал партянки, они ещё «запахами» не были… не то что «духами».
— Старший кто??
— Старший рабкоманды третей роты рядовой Воробьёв, — отвечает слева наглая рязанская харя со споротыми сержантскими лычками, отпечатанными на погонах солнцем не хуже цифр на двери моей новой комнаты. Причём делает это, не убрав рук, сцепленных за спиной, со своей задницы. Воробьёв то ли хотел выйти из строя и передумал, то ли изначально решил поклоунадничать. Поэтому его доклад был сопровождён выпадением из строя посредством какого-то немыслимого полупоклона, не имеющего ничего общего с уважением. Скорее, наоборот… Подача тела вперёд с демонстративным похуизмом.
«Дембель, небось. Спокуха. Хаваем от младшего. Набираем горя для ответственного. Только не срываться. Только б не сорваться. Убью, блядь».
— И чо тут происходит? Какого хуя вы тут лежбище котиков устроили? — смотрю на опиздюленого дневального. — Так, я, бля, дождусь сюда дежурного, или тебе опять уебать, обезьяна хуева????
— Я здесь, — справа жалкое булькотение.
Разворачиваюсь. С правого фланга странно вывалившееся из строя тело, как-то еле двигая ногами, иноходью ковыляет ко мне. На груди красная полоска значка с полустершимися, но ещё читаемыми буквами «ДЕЖУ……ЫЙ».
Ага, бля. Иди сюда, мой сладкий сахар. Слабого в коленках видно сразу в любом закрытом мужском коллективе. Тут зачморёным выёбываться не перед кем, и поменять статус сложно. Определению подобных инфузорий никого обучать не надо. Они видны сразу, всегда и всем.
— А ну-к, подь сюды, дежурный… — Постоянно орать глупо, да и не нужно. Чёрный юмор рулит в армии похлеще, чем на гражданке, это уж будьте уверены. Шаг дежурного ускоряется, траектория движения из замысловатой становится хитровыебаной. Дежурный, постоянно двигаясь ко мне, не приближается ни на метр. Узкоглазый, в очках, плюс ужимки бандерлога — мерзкое зрелище. У меня стойкое ощущение, что он вообще может дать дёру. Не хватало ещё бегать за бойцами по казарме. Зашёл в роту, называется. О-хо- хо.
— Хули ты там жмёшься… эээ, ты кто??
— Лейтенант Бальжимаев.
— КТООООООООООО??? — делаю два шага к этому полудебилу и замечаю, что у него на левом погоне две дырки под отсутствующие звезды, а на правом даже есть одна звезда… лейтенант, бля. У меня такие же погоны на плечах, я за них в училище Крым и Рым прошел, а тут… Он смотрит на меня хоть и испуганно, но тоже не дурак — сечет, что я мысленно сел на жопу.
В шеренге расслабон и смешки… надо мной смешки… а хули… летёха жопой в луже… застроил другого летёху… потеха.
— А чо? Сержантов нету??
— Я дежурный по батальону. У меня сейчас время отдыха, — полуноя, выдёт лейтенант Бальжимаев.
— А должность? — отчаянно проёбывая ситуацию, я заламываю фуру на затылок и сбавляю тон.
— Зам по воспитательной работе командира третей роты, — отвечает.
Из лужи я не встал…. и она стала ещё глубже.
Охуительно… пришёл — и застроил своего начальника. Заебиииись. Видя, что я ошарашен, бойцы уже совсем расслабились.
Воробьёв подаёт голос:
— А вы кто??
— Воробьёв, я твой кошмар, — лучший способ защиты… переключаюсь на бойцов.
— Товарищ лейтенант… гм… идите в канцелярию… — (это летёхе… с ним всё понятно… пиджак- двухгодичник… Бурый мне говорил… кошмар… и мне с ним служить?). — Дневальный… я увижу Дежурного по роте?? Ты что, сука, не знаешь, как вызвать? Тогда давай сюда весь наряд, ёб твою мать.
— Ээ… нэ надо так про мать… — в строю есть очаровательная чурочка. Здоровая и наглая, раз ебло открывает.
— Фамилия??
— Рядовой Шаботуков.
— Я к тебе обращался, солдат??
