— Ладно, хрен с ним, раз уж сказал — досрочно звание, так готовьте… какая хрен разница… через полгода всё равно дырку проколол бы. Но вот то, что у тебя механики не стреляют, это плохо. Очень плохо.
— Скворин — свободен, — это мне п-к Колодченко, а сам Горлову, — Ну так, а когда им?? Всё время в парке, техника бегать должна, а она соплями этих механиков чинится…
— Вот заладил… да дам я тебе и запчасти, и хуясти… Ты вот когда мне результаты дашь нормальные??
Дальнейшего разговора двух отцов-командиров я не слышал.
Чита. Округ. Все бумаги идут быстро. По плану какой-нибудь отличник боевой и политической подготовки должен досрочно схватить звезду. Чтобы доложить наверх, мол — де, растут кадры. Есть, кому передать знамя, так сказать. Через месяц я пил стакан с тремя звёздами на дне.
Вот так. Старший лейтенант Скворин. Пора мне роту, наверное.
Кадровик Юра Золотых так и сказал:
— Роту пора. Только вот по очереди, вроде как, пора тебе в командировку по весне будет.
— Какую командировку??
Юра молчит и пристально смотрит на меня.
— Аааа, — понимающе тяну я.
— Хуй наааа, вот скатаешься… а там и роту дадут… дикорастущий ты, Скворин… глядишь, МО станешь…
— Я им был, спасибо…хватит…
— Не понял???
— Да проехали, товарищ майор… шутка такая… дурацкая…
— Ну-ну… гуляй пока…шутник.
Вызывает к себе комбат. Ну, хули, иду. Как будто дел у меня в парке нет, ссука. Слушать очередную задачу, с вероятностью в 50 % тупую и на хуй не нужную, а-то я не знаю, чем заняться. Почти вышел из парка… постоял. Вот ведь вернусь сейчас, хуй там кто работает. Слоны — странные птички…не пнёшь — не полетят, как говорится.
До бокса ускоренным шагом возвращаюсь, ибо бегущий офицер — паника у подчинённых. Захожу в бокс, ну, так и есть — штыки в землю, перекур. Долбоёб всё-таки этот Обручев. Сержант, блядь, хоть бы фишку выставил, чтоб не запалиться. Снимать надо, хуёвый сержант, сам не думает, и подчинённых подставил.
— Я не понял!!! — реву на весь бокс, эхо пустого пространства (потолки высокие) разносит моё командирское неудовольствие, и, размазывая его о стены, лупит бойцам, собравшимся в кружок покурить, по ушам.
— Чё за хуйня? Обручев, у нас что? время перекуров? Какого хуя? Я что, над вами, блядь, мамкой стоять должен? Или всей ротой со стартерами по парку бегать решили?
Бойцы стоят в ожидании моего произвола, понурив головы.
— Обручев, я прихожу через два часа и охуеваю от удивления. Весь шанцевый инструмент на штатных местах, а у тебя в руках бумажка с цифрами, что осталось в закромах родины в виде излишков, не уложитесь — забег вокруг парка со стартерами. Перекуры отменяются. Кстати, а где положено курить в парке? А? Товарищи зольдаты? Давно под руководством Зампотеха территорию парка не убирали? Дебилы, бля. Мусор вынести не забудьте. Почему ветошь валяется?
Заебался я уже объяснять, что в армии можно всё, но залетать с этим всем нельзя. Ну да ладно, меня ждёт комбат. А Обручева сниму к хуям, не сержант он ни хуя, не думает о своих сейчас — не будет думать и после, значит, до неуставняка один шаг. Фёдор бы (сколько в армаде Фёдоров?? Хрен сосчитаешь) хуй вот так запалился бы. Но вменяемые все в карауле, кстати, их ещё проверить надо сходить. Комбат, как всегда, пиздец как вовремя решил пообщаться.
— Почему так долго я вынужден ждать? — Петрович рычит. Ну хули, он майор, я старлей, он комбат, я ротный, он начальник, я дурак. Лирику не слушаем, главное «чё ему надо?» уловить.
— В парке задачу ставил.
— Кровлин в карауле у тебя?
— Да, — толковый у меня взводный (Клыков в отпуске, я опять за ротного), гоняют его в караулы почём зря, как будто в роте работы нет.
— Значит, так, надо ехать старшим на разгрузку угля. Лянченко, козёл… второй день где-то в общаге за сиську зацепился… или пьёт, блядь… больше некому, Алексей, так что ты либо этого урода оттуда вытащи, либо сам поедешь. И не хуй мне тут бровями играть, я, что ли, туда поеду?
— Во сколько время «ч»?
— К 16 нолям быть на КПП в парке. Всё, иди.
— А если он с запахом? — старшим машины как-никак ехать, проблемы с ВАИ не нужны. Это уж точно.
— Главное, чтобы на ногах стоял.
Из казармы слышен вопль дневального «Смирно!!!». Кто-то из начальства припёрся.
Выхожу от комбата, сталкиваясь в дверях с багровым замполитом полка, не успеваю отойти, и уже слышу: «Петрович, ну ёб твою мать, ну, блядь, когда у вас во 2-ой роте уже ленинскую комнату доделают? Я что, блядь, мальчик, что ли, чтоб меня там в этого облупленного Ленина, блядь, носом тыкали? Выкиньте его, на хуй… Жукова нарисуйте…. Ну, ёбаный в рот, блядь, и где твои офицеры? Расползаетесь по щелям, как тар….» Остальное уже не слышно, я ушёл.
Иду в общагу. Офицерская общага — это, конечно, то ещё заведение. Место отдыха уставшего офицера. А этаж для несемейных — это вообще вертеп, ну оно и понятно. Денег у молодых лейтенантов хуй, баба по случаю, зато работы — хоть отбавляй. С утра до ночи. Настоебёт — пьют. Сам таким был, да и сейчас нет-нет, а бывают заплывы. Меж нами разница только в мере ответственности. Нахожу комнату, где живёт Лянченко. Он живёт в комнатухе, которую делит ещё с тремя такими же опездалами.
Сейчас в комнате только он сам, остальные, видимо, всё-таки нашли в себе силы отнести свои тушки на службу после вчерашней пьянки, следы которой даже не пытались убрать со стола. Окно распахнуто настежь, открывая вид на голые февральские деревья и автобусную остановку. Сто к одному, что вчера тут можно было топор вешать. Лянченко лежит на кровати в бушлате и берцах. В целом, готов к выдвижению… ну, вот и славно… «хуй вам, товарищ майор, а не я старшим на уголь». Настроение улучшается. Лянченко, завидев меня, присаживается. У меня репутация слегка ёбнутого на службе, ссориться со мной хуёво.
— Андрюха, ты вот скажи мне, с хуя ли я должен заниматься тобой? Ты что? Боец моей роты? Чтобы я тебя отлавливал по закоулкам?
— Алексей…
— Нет, ты мне скажи, мне делать больше нехуя, как вместо тя на уголь ехать? Я ведь съезжу, только тогда пиздуй в парк, к слонам, и рули ими… годится?
Хуй он согласится, одно дело пинать в парке бойцов, зная, что я проверю исполнение задачи, другое — читать книжку в кабине ЗИЛка, пока бойцы грузят машину углём. Зимой бойчишки это и так расторопно делают, чтобы скорее оттуда убраться. Если быть честным, то это, конечно, полная хуйня, вместо боевой подготовки заниматься выживанием. Не будет угля — перемёрзнем к хуям, но ведь не бойцы должны этим заниматься. А кто? Да хуй знает, но всё равно через жопу как-то. Чтоб был уголь, отрывать бойцов от распорядка, или чтобы был хлеб, вообще сдавать их в рабство на пекарню. Блядь, этот барадак в стране, наверное, навечно.
— Алексей, я знаю, что в четыре надо быть в парке, — оправдывается Лянченко, — да я уже уходить хотел, но, понимаешь, тараканы заебали… решил их грохнуть и выходить.
— Ты чо, бля? Допился? Какие тараканы?
— Да обычные… — Лянченко встаёт, — щя сам увидишь, — смотрит на открытое окно, в котором показывают февраль, на улице где-то минус 20–25, холодновато, я бы сказал, затем закрывает окно и
