экипажа, на автопилоте, и остановить его можно было только специальным сигналом. Изучив карту района, я совершенно убедился: здесь он не мог вольготно маневрировать. Слишком опасно. А другие корабли нужны были для страховки. Опасный район, множество ловушек и преград… Во-первых, встречающий корабль мог погибнуть, во-вторых, корабль с младенцем мог, к примеру, опоздать и разминуться со встречающим; что ж, тогда дальше по курсу его ждал бы второй, потом третий и четвертый — при самом неблагоприятном исходе для младенца. В нашем случае уже первая попытка оказалась удачной.
— С чем нас всех можно поздравить, — усмехнулся Ион.
— Значит, теперь мы точно знаем, откуда он появился, этот младенец из космоса. Но по-прежнему не знаем, почему. И кто он такой.
— В сущности, все мы такие же младенцы и не сильно отличаемся от него, — задумчиво проговорил Ион. — Потому что по большому счету не знаем ответа на самый интригующий вопрос этой жизни: кто мы? откуда пришли? почему живем и почему умираем? что с нами происходит после смерти? И это все чрезвычайно роднит нас с таинственным господином Анахаймом, вам не кажется?
Скальд с улыбкой заметил:
— Интересно, что сказал бы господин с салфеткой, услышь он, как вы набиваетесь к нему в родственники?
Кто-то тихо и жалобно пищал. Неяркое осеннее солнце глядело в окно — такое же заспанное, как она сама. Писк продолжался. Ронда соскочила с постели, накинула халат и отправилась на поиски.
Хвостик сидел на самой верхней полке встроенного в стену шкафа в холле.
— Как ты сюда забрался? — улыбнулась Ронда и протянула щенку руки.
Он заволновался, запищал еще сильнее и, решившись, прыгнул. Она на лету подхватила его. Оказавшись в безопасности, он тут же заявил о своих правах на свободу передвижения и, как мышка, скользнул в приоткрытую дверь кабинета Иона. Ронда направилась за ним, чтобы поздороваться с мужем, но, услышав голоса, остановилась в дверях — Ион разговаривал с кем-то по внешней связи.
— Природа смелости до сих пор не изучена, вам это известно? — негромким вкрадчивым голосом спрашивал человек, лицо которого Ронда не могла разглядеть — экран заслоняла спина мужа. — Есть мнение, что это действие специального гормона. Если его достаточно в организме, человек слывет храбрецом, а если не хватает — увы…
— К чему этот разговор?
Ронда сразу почувствовала, что муж нервничает. Она незаметно отступила за дверь.
— Это мысли вслух. Разве мы не можем обменяться мнениями? Мне было бы интересно познакомиться с вашей точкой зрения. Тем более, как мне известно, ваша семья особенно неравнодушна к этой теме…
— Вы не член семьи, чтобы обсуждать наши внутренние проблемы.
— У вас проблемы? У вас самого? — Голос незнакомца прозвучал насмешливо, и у Ронды тоскливо сжалось сердце. — С Браззалем?..
— С Браззалем или нет… это…
Ронда видела — неприятно пораженный осведомленностью собеседника, ее муж не знает что отвечать. Человек на экране мастерски втянул его в странный и заставлявший оправдываться диалог, из которого Ион никак не мог выйти достойно.
— …это наши дела…
— Конечно, конечно. Я отнюдь не собираюсь делать каких-либо поспешных выводов.
Он знал всё о Браззале, этот гнусный тип с противным тихим голосом, он открыто намекал на то, о чем в семье предпочитали не говорить. «Я ненавижу Браззаль, — хотелось крикнуть Ронде. — Я ненавижу эти разговоры, эти намеки, эти никому не нужные тесты на смелость! Оставь нас в покое, гад. Не слушай его, любимый, ты же видишь — он тебя провоцирует! Но разве он имеет какое-то право так разговаривать с тобой? Он уже едва не отнял у нас дочь…» Слезы навернулись у Ронды на глаза.
Хвостик потерся о ее ногу. Она взяла его и, потянувшись, посадила на полку с цветами. Щенок громко запищал. Ронда на цыпочках побежала в свою комнату. За ее спиной упал на пол и разбился горшок с розами, послышался встревоженный голос Иона, вышедшего из кабинета.
За утренним чаем Ронда была весела, как никогда. Она не замечала ни отстраненного вида мужа, ни его озабоченности, ни ответов невпопад.
— Ты на работу? Вернешься как обычно, в семь? — улыбаясь и протягивая ему шляпу, спросила она у порога. Он кивнул. — Тебе очень идет этот галстук. И шляпа. И этот плащ. — Она любовалась им и хотела, чтобы он это заметил. — К чему это я? Ты само совершенство — вот к чему… Говорила ли я тебе, что ты просто до неприличия красив? От Зиры и Риссера ты взял все самое лучшее.
Он внимательно взглянул на нее — она кокетливо подставила ему щеку.
— Я несовершенен: скоро зима, а у меня всегда мерзнут руки и ноги, ты же знаешь, — улыбнулся Ион.
Он нежно привлек ее к себе, поцеловал и вышел.
Она смахнула слезы и прошептала, глядя ему вслед:
— Пусть приходит зима, ничего. Мы выкрасим стены в теплые цвета, разожжем камин… Я брошу на нашу постель огненные покрывала и подушки, надену золотистое белье… Пол закрою пушистыми коврами, на стены повешу натюрморты с алой ягодой, пахнущей летом, а в кухне будет пунцовая выпечка и горячий крепкий чай — чтобы ты всегда возвращался в дом, где так тепло, где я всегда жду тебя, дорогой…
Она прошла в комнату матери Иона. Зира сидела на диванчике и расчесывала кошек. Встав на пороге, Ронда сказала, задыхаясь от слез:
— Наконец сбылась твоя мечта — Ион полетел на Браззаль… Сегодня он докажет тебе, что он настоящий мужчина… Надеюсь, ты счастлива? Ты ведь этого хотела всю свою жизнь? Не смей… вмешиваться!.. — крикнула она, видя, как побледневшая Зира хочет ей что-то сказать. Кошки, возлежащие на диване, лениво наблюдали за ней, щуря свои зеленые глаза. — Мы будем ждать его здесь. Сидеть и ждать, когда он вернется.
Она вышла и прикрыла дверь.
Деревянный мостик, ведущий в океан, совсем сгнил. Из-за этого белая от морской соли клетка казалась необычным, забытым на воде предметом. Ион долго не мог отвести взор от этого ослепительного пятна на безмятежной зеленовато-голубой глади океана, потом спустил на воду легкую надувную лодку, обнаруженную им в подсобке дома.
Он едва не опрокинулся в воду, когда ступил на шаткое суденышко. Стараясь сидеть неподвижно, чтобы сохранять равновесие, он принялся грести тонким веслом и вскоре очутился у цели. Открыв дверцу, Ион шагнул на затопленную по колено площадку, сразу заняв все тесное пространство клетки.
Наверное, нужно подумать о чем-нибудь приятном, решил он, любуясь голубизной неба. Например, о том, что белые акулы едят и морских черепах, без труда разгрызая их панцирь… Или что, черт возьми, жесткая акулья шкура, похожая на грубую наждачную бумагу, состоит из зубов, крепко сидящих в коже, настоящих зубов, покрытых эмалью, с нервами и кровеносными сосудами внутри… Интересно, знают ли об этом сами акулы? Ему стало немного смешно. Почему-то вспомнилось описание церемонии заклинания грозных хищников, когда туземец, обладающий мистической силой, усмиряет акулу, целуя ее. И акула сразу становится недвижимой, впадает в ступор — наверное, потрясенная таким деликатным обращением…
— Роа, ты жив? — спросил Ион, взглянув себе под ноги, в темно-зеленую воду, и нажал кнопку.
Клетка качнулась, старчески закряхтела-заскрипела и, дернувшись, медленно поехала вниз. Надувная лодка закружилась на месте и, влекомая движением воды, устремилась в океан. Ион проводил ее взглядом.
…Акулы никогда не спят, никогда не останавливаются в своем движении. Неутолимый голод гонит их, заставляя набрасываться на любую добычу, будь то другие акулы, мелкая или крупная рыба, собака или лошадь, человек или консервная банка. Вот и сейчас они были начеку, и, почуяв поживу, двигались вокруг клетки неровными зигзагами, время от времени задевая ее боками, пробуя прутья своими страшными изогнутыми пастями, где в пять рядов торчали острые зубы — по тысяче в каждом…
Этим кинжально-острым зубам пока была недоступна добыча, огороженная железными прутьями. Но она была живой, она дышала, двигалась, чего-то ждала, а главное — и это сводило акул с ума — она была белой. Белый — их любимый цвет.
