удивился бы, если бы выяснилось, что весит она меньше тридцати килограммов.
Вейсы разучились летать миллионы лет тому назад. И если ее столкнуть с обрыва, то атавистические перья, конечно, способны замедлить скорость падения до той степени, чтобы она не разбилась насмерть о скалистые выступы внизу. Она ведь полушутя рассказывала о некоторых способностях планировать. Но в шок она непременно впадет. И – подобно большинству представителей Узора – вейсы не умеют плавать. Первая же большая волна, ударившаяся о гранит, покончит со всем. Никому и в голову не придет, что она может выжить. Тело разнесет на куски и раскидает по морю. А на краю обрыва нет никаких предохранительных заграждений, никакой предупреждающей разметки. Скользкий уступ, резкий порыв ветра могут легко вмешаться в судьбу такого хрупкого существа. Само собой разумеется, он будет пытаться спасти ее, но у него ничего не выйдет. Недовольство последует, но расследование – никогда.
А если она будет сопротивляться, что даже и представить трудно, одно неуловимое движение руками – и шея ее сломается, как пластмассовая соломинка. А всепоглощающий океан уничтожит следы истинной причины смерти. Он оглянулся назад. Они по-прежнему были совершенно одни, как и в момент прибытия. Пальцы его напряглись. Несмотря на его физическую близость, она не отодвигалась от него. В конце концов, она ему полностью доверяет. А почему бы нет? Какая может быть разумная причина, по которой офицер людей захотел бы причинить вред историку вейсов? Причина таится у него в мозгу; практически, составляет его неотъемлемую часть. И даже заподозрить об этой его составной части ей нельзя позволить.
Он знал, что сестры по триумвирату будут горевать о ней. Но она сама ему говорила, что не спаривалась и потомства у нее нет. – Она – изгой общества Вейса. И известие о ее кончине вызовет больше профессиональных, чем личных соболезнований.
Он подошел к ней еще на шаг. Далеко внизу бились о голые скала неугомонные волны. Не было никакой нужды приближаться тайком, и когда голова ее на длинной шее повернулась в его сторону, он этого ожидал. Большие голубые глаза начали расширяться, перья задрожали – жест, наверняка сказавший бы очень о многом другим вейсам. Руки он по-прежнему крепко прижимал к бокам. Ему нужно знать наверняка.
– Вы мне очень много рассказывали о своей работе. – Он почувствовал, как она нервничает, и стал давить еще сильнее, пользуясь той частью своего разума, тайну существования которой стремился одновременно сохранить. – Но у меня такое чувство, что нечто из вами открытого или заподозренною вызывает у вас особый интерес. Что-то, о чем вы не чувствовали возможным мне рассказать, несмотря на все наши совместные разговоры и проведенное вдвоем время.
Она слегка пошатнулась, не способная и далее сопротивляться мысленному проникновению – в точности, как любой массуд или с’ван.
– Нет, я… – Она заморгала, будто начала действовать инъекция какою-то мощного препарата. – Да, вы правы, полковник Неван. Есть такое. Вот оно, подумал он напряженно. Будет совсем не сложно свернуть эту тонкую шею, подхватить легкое тело и швырнуть с обрыва. Быстро мелькнут переливчатые перья, блестящие бусы – и все будет кончено. Всего мгновение – и все его тревоги и сомнения рассеются, исчезнут вместе с ее телом в кипящем море. Тогда и ой, и Коннер вздохнут, наконец, спокойно. Но сначала он хотел услышать это от нее.
– Ну, – продолжал он неослабевающий напор, – и что это? – Он навис над ней.
Ей теперь было страшно, но она, почему-то, даже шевельнуться не могла. Казалось, будто ноги вросли в камень, приковали ее к месту. Она едва сознавала, что отвечает на его вопрос. Это было самое необычное, потому что она не собиралась никому рассказывать о своих подозрениях. Они были настолько опасны, настолько зловещи, что даже своим она не стала бы о них говорить. И она прекрасно понимала, какие могут быть последствия, если о них узнают люди.
И не важно, что выкладывает она все это полковнику Невану. Несмотря на искреннюю заботу, которую он проявлял о ее благе, что-то в его глазах, в его поступи выдавало его истинную суть. И происхождение его невозможно было отрицать.
– Мои исследования, – слышала она чей-то голос, понимая одновременно, что это говорит она сама, – привели меня к самым неутешительным выводам. – На этом она попробовала поставить точку.
Но он этого не позволил.
– Продолжайте.
Она смутно понимала, почему не может его ослушаться. Как вода, прорвавшаяся сквозь разрушенную плотину, хлынули из нее слова.
– Я пришла к осознанию этого только после многократных просмотров накопленных мною исследований…
– После того как вы стали свидетельницей эпизода, произошедшего во время битвы за дельту между сержантом Коннером и отступающими массудами, – подсказал он с холодной услужливостью.
– И это тоже, бесспорно, составная часть.
– Вероятно, все это каким-то образом увязывается с тем, что вы почерпнули, наблюдая за мной? – обреченно спросил он.
– Естественно. – Она поняла, что он стоит настолько близко, что заслоняет собой солнце. И ведь для человека он даже и не особенно крупный. Сильные, гибкие, убийственные пальцы, которыми оканчиваются руки, напряженно скрючены. – А так же со всем, что я узнала, наблюдая действия людей в бою – как здесь, так и на Тиофе.
В его голосе появилась неуверенность. Для вейса это было очевидно, как смена цветов.
– Со всем?
– А с чем же еще?
Он сделал шаг назад, явно смущенный. Каковы бы не были его побуждения, она испытала благодарность за его частичное отступление.
– Я чего-то не понимаю. Вы хотите сказать, что не нашли ничего исключительного или особенного во встрече сержанта Коннера с массудами или в наблюдениях за мной?
– Все это только подтвердило то, что я и так знала по наблюдениям за другими людьми. А что тут не так? – Ее собственное смущение тоже усилилось.
– Нет, нет. Все так, – согласился он весьма поспешно. – Забудьте. Это не важно. Совсем не важно. Не больше и не меньше, чем все ваши остальные наблюдения.
Она поддалась внушению. Естественно.
– Тогда сообщите мне о ваших выводах, – потребовал он у нее очень необычным голосом. – Расскажите, к каким заключениям вы пришли, изучив нас?
Она поймала себя на том, что говорит с откровенностью, которой сама от себя не ожидала.
– Все, что я видела, все, свидетельницей чего я стала, только подтверждает гипотезу, выдвинутую мной еще до начала полевых исследований.
– Соленый ветер взъерошил ее перья. На скалистом утесе становилось холодно. – Используя в качестве трамплина мои личные наблюдения за взаимоотношениями людей с представителями других рас, я разработала компьютерную программу, которая позволила бы сделать некоторые экстраполяции опытных данных, куда я помимо своих включила и работы других ученых – как современников, так и предшественников. Впечатление было такое, будто она ведет семинар, на котором присутствует один- единственный студент. Она знала, что непозволительно откровенничает, как сама, так и в плане – информации, но ничего не могла с этим поделать. Что-то вынуждало ее выкладывать все.
– Выезд на место я затеяла отнюдь не с целью подтвердить свои заключения, а, наоборот, опровергнуть.
– Вы хотите сказать, что здесь на Чемадии и раньше на Тиофе стремились обесценить дело вашей жизни?
– Именно так. – Она обнаружила, что двигаться все-таки может. К месту она была прикована не физически, а мысленно. – Я стала задумываться, что случится, если Амплитур, в конце концов, будет побежден.
– Не если, а когда. – Страат-иен заговорил, как хороший солдат.
– Не важно, – нетерпеливо сказала она. – Несомненно, это произойдет.
Течение войны полностью переменилось двести лет назад. До того они всегда способны были
