Я могу с собойСправиться, а это значит,Мне удел такой назначен —Вечно быть рабой.Жить в цепях и на коленях,Битой как коза,Исполнять Его веленья,Чтобы улучить мгновеньеЗаглянуть в глаза…В голове засела прочноМысль: а может быть,В следующий раз нарочно,Как сегодня, так же точноЧто-нибудь разбить?Я без сил валюсь на ложе —Кончилась гроза.За любовь плачу всё строже,Но какие — боже, боже! —У Него глаза!
ТАКИЕ ВОТ СТИХИ МОИ…
«Я маленькая девочка, закованная в цепи,Невольница любви, рабыня в кандалах.Свобода — это выдумка. Что может быть нелепей?Браслеты на руках, браслеты на ногах.Они всегда звенят, и их стальные звеньяИграются на мне, как капельки дождя:Скользят промежду ног и грациозной теньюТеряются во тьме, под юбку уходя.Закрыты все замки, закованы заклёпки,Ошейник с поводком на шею мне надет.Прикована к стене, стоит клеймо на попке,И за решёткой я уже пятнадцать лет…»Такие вот стихи мои… Зачем пишу, не знаю.Где вымысел, где нет — граница не видна.Но, может, прочитает их девушка другаяИ вдруг поймёт — она такая не одна.«Да что ж это такое! — возмутится моралистка. —Что за «решётки» и зачем кого-то бить?Взбесившаяся сука, не иначе, мазохистка;Её же надо принудительно лечить!»Мне нечего ответить — вы всегда и всюду правы,И мой ошейник ВАМ мешает, а не мне.Но если нет у вас в крови такой хмельной отравы,Не думайте, что все на вашей стороне.Вам не понять, а коли так — заткните ваши ушки:Я буду вам мешать во сне и наяву.И раз уж вы готовы засадить меня в психушку,Оставьте лучше там, где я сейчас живу!Вы так легко забыли всё, чему учили в школе,Но я напомню, как, в годах сороковых,По воле вашей мы уже шагали в крематорий,Чтоб всем в итоге стать такими же, как вы!Мы шли за жёлтую звезду под дулом автоматов,За чёрные маслины своих цыганских глаз,За треугольник розовый, а вы стояли рядом,И лишь ночной портье один кого-то спас…Я не хочу прощения и не прошу награды —Ведь я же не для вас стихи свои пишу.Моя любовь жестокая, но мне другой не надо,И что вам до того, чьи цепи я ношу?Вы спросите: «Зачем тогда подобные страданья?Ведь на дворе сейчас аж двадцать первый век!»Но я не знаю, отчего подобное желанье!Я не могу иначе — такой я человек.
