Елисеев провел пальцами по клинышку бородки, задумался.
— Что передать, да еще самому наркому? — повторил он озабоченно, — Да, собственно, ничего. Помощи мы не ждем, хотя она нам нужна позарез. Знаем, — не дадут. Немцы под Ленинградом… Скажите при случае, что моонзундцы будут стоять на островах до последней капли крови. Мы скуем по возможности побольше сил гитлеровцев: пехотные соединения, артиллерию, авиацию и военно-морской флот. Это и будет нашей помощью Ленинграду…
Жаворонков оставлял за себя полковника Преображенского и просил Елисеева информировать его о всех изменениях обстановки на таллиннском участке фронта и на островах.
— Конечно, конечно, Семен Федорович! — заверил Елисеев. — Обеспечение налетов на Берлин морских летчиков наша главная задача.
Прощаясь, генералы обнялись, как старые, верные боевые друзья. Каждый из них сознавал, что эта встреча могла быть и последней.
В эмке Жаворонкова терпеливо ждали майор Боков и неотлучно находившийся с ним Вольдемар Куйст.
— Быстро в Кагул, — приказал шоферу генерал, усаживаясь на переднее сиденье.
Машина выскочила из узеньких, извилистых улочек Курессаре и по накатанной гравийной дороге понеслась в Кагул.
— Вольдемар, вам не доводилось бывать в Москве? — спросил Жаворонков молчавшего Куйста.
— Не приходилось, к сожалению.
— Знаете что, после войны приезжайте-ка ко мне, а? В гости! Посмотрите на Москву.
— Это моя мечта, товарищ генерал! — воскликнул Куйст. — Увидеть Москву… Своими глазами…
— Вот и договорились…
До Беззаботного Жаворонков летел на самолете капитана Тихонова. Командующий военно- воздушными силами КБФ генерал-майор авиации Самохин прислал ему для сопровождения одного из лучших летчиков-истребителей Героя Советского Союза капитана Бринько. Жаворонков прекрасно знал прославленного балтийского аса, на боевом счету которого числилось уже более дюжины сбитых гитлеровских бомбардировщиков и истребителей. Он еще в первые недели войны поддержал представление вице-адмирала Трибуца к высшей награде бесстрашного летчика, и 14 июля Указом Президиума Верховного Совета СССР капитану Бринько было присвоено звание Героя Советского Союза. Лететь под прикрытием двух истребителей И-16, ведомых лучшими летчиками страны Героями Советского Союза Коккинаки и Бринько, было неопасно: они смело могли отбить атаки превосходящих по численности истребителей противника. Намечалось промежуточную посадку для дозаправки горючим произвести на таллиннском аэродроме. В Кагуле и Асте уже начал ощущаться недостаток авиационного бензина, и потому самолеты, следующие на Большую землю, дозаправлялись в главной базе флота.
Жаворонков по-отцовски простился с провожавшими его летчиками. Хотя он и заверял, что скоро вернется на Сааремаа, но в это мало кто верил. Командующему военно-воздушными силами Военно- Морского Флота в критические для Родины дни предстояло решать более важные стратегические задачи.
Перед отлетом Коккинаки подошел к Преображенскому, провожавшему командующего ВВС флота.
— Вы оказались совершенно правы, Евгений Николаевич, — произнес он. — Моторы на ваших самолетах ни к черту. Да и взлетная полоса никудышная. О ФАБ-тысяча нечего и думать в таких условиях. Так и докладывать буду в Ставке. Жаль старшего лейтенанта Богачева и его экипаж… Так что извините меня за настойчивость. Ведь я выполнял указание Верховного Главнокомандующего товарища Сталина.
— Чего уж там, Владимир Константинович, — посочувствовал Преображенский. Знали мы, кто и зачем вас направил к нам в Кагул.
— Ох тяжелый разговор предстоит мне в Москве! Ох тяжелый, — Коккинаки сокрушенно покачал головой. — Если бы вы только знали, дорогой Евгений Николаевич!..
Преображенский предполагал, какая неприятность ожидает Коккинаки по возвращении в Москву. Вначале на встрече у Сталина он доказывал адмиралу Кузнецову о возможности полета дальних бомбардировщиков на Берлин с ФАБ-1000 на внешней подвеске, чем поставил наркома ВМФ в незавидное положение перед Верховным Главнокомандующим, а теперь сам на неудачном эксперименте, стоившем потери двух самолетов и гибели одного экипажа, воочию убедился в безрассудности требования использовать для бомбардировки Берлина авиабомбы самого крупного калибра. Что-то скажет Сталин в ответ летчику-испытателю, какое теперь будет отношение к нему? Хотелось верить, что Коккинаки сумеет с честью выйти из создавшегося положения.
— А летчики у вас отменные, Евгений Николаевич! — похвалил Коккинаки. — Все один к одному. Герои! Таких молодцов никогда не победить немцам. Так и доложу в Ставке.
— Спасибо за высокую оценку, за доверие, Владимир Константинович, поблагодарил Преображенский;- Передайте товарищу Сталину, что морские летчики до конца выполнят свой священный долг.
Коккинаки дружески протянул Преображенскому руку, с жаром сжал его ладонь.
— Будете после войны в Москве — заходите ко мне, — пригласил он. Обязательно заходите. Мы с вами подружимся, вот увидите…
Летели Жаворонков и Коккинаки над Балтийским морем на небольшой высоте, в видимости береговой черты. В Таллинне их ждали. Едва ДБ-3ф и два И-16 сели, как тут же появился бензозаправщик. Жаворонков сошел на землю, огляделся. До его слуха донеслась раскатистая артиллерийская канонада, за лесом шел жаркий бой. Аэродром фактически уже являлся прифронтовым, немецкая артиллерия могла его даже обстреливать.
Подъехал на машине командующий военно-воздушными силами КБФ генерал Самохин. Он кратко обрисовал воздушную обстановку в районе Таллинна. Морские летчики вынуждены по нескольку раз в день вылетать на бомбардировку и штурмовку противника, рвущегося к главной базе флота. Все мобилизовано на оборону Таллинна, дней восемь — десять защитники еще могут сдерживать усиливающийся напор отборных немецких дивизий. Но боеприпасы на исходе, горючее для самолетов — тоже. Людские резервы иссякли, помощи ждать неоткуда.
Жаворонков обещал обо всем доложить наркому ВМФ. Самохина он попросил лишь направить на Сааремаа, в бухту Трииги, баржу с горючим. Налеты на Берлин будут продолжаться, а Преображенский и Щелкунов уже лимитируют бензин.
Коккинаки и Бринько сообщили, что самолеты бензином дозаправлены. Самохин подсказал наиболее безопасный маршрут — над центром Финского залива, дабы не попасть под зенитный огонь врага. Жаворонков уже собрался проститься с командующим ВВС флота, как сзади, со стороны моря, загрохотали зенитные орудия.
— Вот и улетели!..
— Немецкие самолеты здесь частые гости, — пояснил Самохин.
Зенитки обстреливали Ю-88, должно быть, поднявшийся в воздух в целях разведки. Дымчатые шапки разрывов снарядов возникали вокруг бомбардировщика, не причиняя ему вреда. «Юнкерс» не обращал на них внимания, продолжая лететь в направлении осажденного города.
— Какой настырный, летит, хоть бы что, — проговорил кто-то из сопровождавших Самохина командиров.
— Да, наглости им не занимать, — согласился Самохин.
К Жаворонкову подошел Бринько. Глаза его возбужденно блестели.
— Можно мне по-балтийски поговорить с наглецом? — спросил он.
— Попробуйте, капитан…
Считанные секунды понадобились Бринько для взлета с аэродрома. Присутствующие с любопытством и тревогой наблюдали за поединком. И-16 на предельной скорости набирал высоту, стараясь перерезать курс «юнкерсу». Зенитные орудия тут же прекратили огонь, опасаясь поразить советский истребитель. Немецкий бомбардировщик заметил И-16 и попытался поскорее уйти на свою территорию. Перейдя в горизонтальный полет, Бринько помчался за удирающим вражеским бомбардировщиком и уже над линией фронта настиг его. «Юнкерс», распустив черный шлейф дыма, начал переваливаться с крыла на крыло, потом вошел в штопор. Экипаж бомбардировщика покинул горящий самолет на парашютах.
