Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика — то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан — оруженосец графа Цепеша. Следом шел кузнец с молотком и зубилом в руках.
— Которого? Рыжего? — спросил он, оборотившись на Кришана.
— Его, — кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь еще нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку, отошел. Кришан поднял упавшую цепь и намотал ее на кулак. Покосился на пленника.
— Ты вправду знахарь, или врал тогда? — спросил он.
— Если и знахарь, то что?
— Отвечай, когда я спрашиваю!
— Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
— Жди здесь, как обычно, — распорядился он. — Инструмент не убирай. А ты давай, шагай вперед. — Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан остановился.
— Граф вчера занемог после трапезы, — угрюмо буркнул он. — Вина перепил, или еще что. Слег и животом мается.
— Я думал, что у графа имеется собственный лекарь… — криво усмехнулся тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо — рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.
— Для тебя граф — «Ваша Милость», или ты забыл уже? — прошипел он. — А забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось язык ему отрезать… вместе с головой. — Он вынул из ножен узкий, как ивовый лист, стилет и поиграл червленым лезвием у того перед глазами. — И не вздумай выкинуть чего — уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошел!
За дверью было жарко. Горел камин. Кровать с огромным пологом занимала чуть ли не полкомнаты. Двое слуг растирали что-то в медной ступке. Пестик мягко позвякивал. Граф лежал, кутаясь в одеяло, с лицом желтым, как пергамент. Глаза его поблескивали злобно. Завидев Кришана, он кивнул и указал рукой:
— Подойди.
Подошли ближе. Граф перевел взгляд на травника.
— Ты вроде как хвалился, что лечить мастер? Ну, давай, лечи.
— Чего болит-то… Ваша Милость? — спросил тот.
Граф указал рукою: «Здесь».
Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее — граф поморщился, но не издал ни звука.
— Печень… — отступив, сказал травник, почувствовал, как острие ножа кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: — Ваша Милость.
— Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками — цепь звякнула, прервав движение на полпути, и он пожал плечами.
— Мои травы, — хмуро сказал он. — Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
— Пойди и принеси котомку с этого… куда вы там ее забросили? Короче — неси.
— Но мы… — начал тот неуверенно.
— Быстро! — рявкнул граф, и тот умчался со всех ног. Через несколько минут мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лег перед травником на стол. Травник зубами сдернул мокрый узел и долго перебирал свои травы и коренья, откладывая в сторону то одно, то другое.
— Ну, чего там еще? — спросил, нахмурясь, граф.
— Воды горячей, лучше — кипятку, — сказал угрюмо тот, неловко засучивая рукава. — И руки надо бы помыть, — он поднял грязные ладони. Браслеты кандалов скользнули вниз, к локтям, открывши две кровавые полоски на запястьях. Граф скривился и плюнул с отвращением. Махнул рукой, распоряжаясь — тут же двое слуг втащили бадью с водой и большой горшок с кипятком.
— Нож, — попросил травник. Оруженосец за его спиной напрягся, посмотрел вопросительно на графа — тот кивнул — и вынул из ножен короткий разделочный нож. Протянул рыжему знахарю и после смотрел, не отрываясь, как тот крошил сухие жилистые стебли зверобоя. Одна, другая, третья — травы так и сыпались в горшок. Наконец он остановился, вытер нож о рубаху и вернул его Кришану.
— Готово, — сказал он и повернулся к графу. — Пей по кружке каждый день, и боль пройдет.
Граф усмехнулся и махнул рукой:
— А ну, отпей-ка прежде сам.
Не говоря ни слова, тот зачерпнул настоя, подул, остужая, и выпил все до дна. Поставил кружку на стол.
— Ладно же, — кивнул угрюмо пан Владислав и глянул на Кришана. — Отведи обратно этого… Если к вечеру не окочурится, так и быть — спробуем зелье. — Он снова повернулся к знахарю. — Коль поможет — твое счастье, травник. Нет — пеняй на себя. На кол не посажу, но плетей отведаешь… Эй вы, олухи! Травы не выбрасывать — найдите место, где посуше и там схороните. А тронет кто — головы поотрываю… А теперь — пошли все вон!
Кришан кивнул, не говоря ни слова, подхватил свисающий конец цепи и подтолкнул пленника к двери. Тот глянул на него через плечо, сощурился недобро, но смолчал и двинулся вперед по коридорам, то и дело останавливаясь, пока Кришан затворял за ними двери — по замку гуляли сквозняки. В подвале он с рук на руки сдал пленника тюремщику и ушел. Железо грелось, кузнец, как ему и было приказано, еще ждал. Цепь сунули в кольцо, склепали звенья. Кузнец ушел, собрав свой инструмент, и дверь за ним закрылась.
Парень все также молча опустился на лежак, поежился от сырого холодка и потянул к себе одеяло. Миклош завозился — из-под вороха серых тряпок показалась косматая седая голова.
— Гляди-ка, жив! — ощерился он. Сел, почесался, звякая цепями. Кивнул на потолок. — Чего ты там делал-то?
— Графа пользовал, — ответил хмуро тот.
— Самого?!
— Угу.
— И что, — ахнул Миклош, — неужто не отравил душегуба?
Тот покачал головой.
— Ну и дурак! — он плюнул яростно и вновь полез под одеяло. — Так и так — подохнешь, — проворчал он оттуда. — А мог бы запросто его с собою прихватить — все ж людям польза…
Вскоре он захрапел.
Боль, как видно, донимала графа не на шутку — не к вечеру, но через два часа пришли проведать, что и как, и убедившись, что травник жив и вроде как здоров, ушли доложить. Охранник принес им хлеба и воды и направился к себе — спать.
За окном темнело.
— Возьми мой хлеб, — сказал вдруг странник, когда Миклош проглотил свою долю. Старик поперхнулся, глянул недоверчиво:
— Это ты с чего вдруг?
