— Сейчас! — сердито отозвался Доминик.
Господи, как же Мария раздражала его! «О бедная, маленькая, невинная Аллегра», — подумал он. Доминик медленно расхаживал перед тремя истекающими кровью головорезами, которых черноглазый дикарь послал убить его.
Первого он мучил в назидание двум другим, показав, что произойдет, если они будут молчать. То, что осталось от этого бедняги, сейчас обвисло на цепях. Время от время он издавал жалобные звуки, уже почти умирая.
Второго пока основательно избили помощники Доминика, применив немного добрых старых методов инквизиции, всегда полезных для души. Жаль, но и второй недолго протянет, если только не начнет рассказывать что-нибудь интересное.
Доминик предназначил для разговора третьего, головореза по имени Джефферсон. Пока Джефферсон был цел и невредим, Доминику доставляло удовольствие изводить его ожиданием пытки.
— Пираты, да? Значит, мы по-прежнему придерживаемся этой версии, так, господа? К сожалению, я не верю вам. Прекрати ныть! — бросил Доминик второму пирату. — Итак, спрашиваю в последний раз. Скажите мне: кто он?
Джефферсон дрожащим голосом повторил ту же историю, которую они уже рассказали ему раз сто.
— Его зовут Дьяволом Антигуа, а имя его Лазар.
— Лазар? А дальше? Из какой он семьи?
— Я никогда не слышал этого, синьор.
— Мы правда пираты! — вдруг закричал второй пират. — Скажи ему, где находится берлога Вульфа, Джефф. Ну же, скажи! Мне уже все равно — пусть их всех повесят!
Джефферсон молчал.
Умирающий издал булькающий звук.
Доминик разглядывал своего единственного пока еще нетронутого свидетеля.
Из мятежников, пойманных им, и этих людей ему удалось выбить две противоположные истории. Головорезы утверждали, что черноглазый дикарь — пират, известный под именем Дьявол Антигуа.
Он когда-то жил на острове Вознесения, а сейчас приплыл сюда, чтобы отомстить этому придурку Монтеверди, но в последнюю минуту решил воздержаться от мести.
Что-то тут не сходилось.
Другой вариант, явно миф, привел в неистовое возбуждение народ. Согласно этому мифу, дикарь был старшим сы— ном короля Альфонса, Лазаром, воскресшим из мертвых, чтобы восстановить власть Фиори.
— Миленький! Твой ленч остывает, любовь моя! — снова закричала Мария с верхней ступени лестницы.
— Заткнись! — рявкнул Доминик. Господи, эта женщина ведет себя так, словно она его жена, а не прислуга — хотя и особый род прислуги. Ротик Марии был очень умелым до тех пор, пока она не открывала его, чтобы заговорить.
Пират, пират, пират, размышлял Доминик, расхаживая перед пленниками. Или принц — нет, король?
Весьма возможно, что если их капитан действительно Лазар ди Фиори, то он просто не пожелал раскрыть свое истинное лицо перед этой чернью. Ведь короли не склонны объяснять свои поступки.
Что до самого Доминика, весьма тщеславного, то ему предпочтительнее было считать, что над ним одержал верх в ту ночь король, а не простолюдин.
Он вздохнул, глядя на пленников:
— Возможно, вы действительно ничего не знаете. Возможно, я напрасно истязал ваши бедные души. Какая потеря времени!
«Цели», — твердо сказал себе Доминик.
Первая: отбить Аллегру у дикаря, иначе люди подумают, что ему и дела нет до нее, и это будет плохо выглядеть.
Вторая: если этот мерзавец действительно Лазар ди Фиори, ликвидировать его, прежде чем он придет к власти. А если он и вправду Лазар ди Фиори, то он вернется. В этом Доминик не сомневался.
Да, нужно действовать, исходя из худшего варианта. Никто не отнимет у него власти после того, как он так упорно трудился и так унижался перед людьми, недостойными даже пыль вытирать с его сапог.
Но тогда почему же Фиори уплыл?
Доминик почувствовал в этом замысел столь же дьявольский, как и его собственный план. Да, этот черноглазый дикарь не уступает ему в силе. И в уме — тоже. Доминик пока не мог разгадать стратегию этого дикаря. Но точно знал одно — если Лазар ди Фиори вернется, то ему, Доминику, не видать власти.
Если только…
Если только не отдать Дьявола Антигуа под суд за пиратство, прежде чем он успеет провозгласить себя наследником ди Фиори. Доминик улыбнулся, обдумывая свой следующий шаг.
Хочешь играть в игры со мной, черноглазый мерзавец?
Он назначит огромную цену за голову пирата. И добьется, чтобы народ полюбил его, Доминика, так, как любит Аллегру. Он воспользуется любовью народа к ней, заявив публично, что освободит Аллегру и женится на ней, даже если весь мир будет считать, что ее репутация окончательно испорчена.
Доминик продемонстрирует всем, что у него доброе сердце.
Он даже готов закрыть глаза на то, что этот черноглазый негодяй, вероятно, взял девушку силой. Доминика охватило странное возбуждение, когда он представил себе, как огромный, крепкий мужчина овладевает девушкой, а она сопротивляется, кричит и плачет.
Ну что ж, по крайней мере можно утешиться тем, что его холодная невеста не наслаждается. Лучше ей не наслаждаться!
Потому что иначе он очень разозлится.
Лазар знал, что предъявлять ультиматумы — значит проявлять слабость, но задетая гордость вынудила его бросить вызов Аллегре. Он пожалел о своей угрозе, едва она сорвалась с его губ, поскольку не хотел, чтобы все произошло вот так, в гневе. Аллегра была очень хрупкой, а теперь ему придется сломать ее. Лазар поставил на карту свою честь, заявив, что возьмет ее сегодня, и если не выполнит угрозу, она сочтет его слабым, эгоистичным, испорченным, склонным к самоубийству трусом.
Лазар твердил себе, что ему наплевать, какого она мнения о нем. Он хотел лишь одного — облегчить свои страдания.
Весь день Лазар занимался делами, мрачный и рассеянный. Даже викарий не решался подойти к нему. Все раздражали Лазара. Он понимал, что его мрачность заставляет людей нервничать и допускать ошибки, поэтому взобрался в «воронье гнездо». Однако и тут ему пришлось отбиваться от мыслей о том, что без Аллегры здесь совсем неинтересно.
Вглядываясь в линию горизонта через складную подзорную трубу, он понял, что смотреть не на что, кроме огромных облаков и шести кораблей его флота, доставлявших членов Братства домой, в Ост- Индию.
Опустив подзорную трубу, Лазар тяжело вздохнул.
— Черт бы тебя побрал, Аллегра! — пробормотал он.
Как они оказались в этом тупике? Именно в тот момент, когда он подпустил ее к себе так близко, как никого не подпускал, — тупик. Лазару не нравилось то, что его слишком заботят чувства и точка зрения девушки. Он думал о ней неотступно, а она явно не отвечала ему взаимностью.
«Но я же открылся ей, — размышлял Лазар, чувствуя странную боль в груди. — Чего еще она хочет от меня, черт побери? Неужели это потому, что я не предложил ей брак?»
Пусть он и не предложил жениться, но все равно это было самое лучшее предложение из всех, какие Лазар когда-либо делал женщине, а Аллегра тут же категорически отказалась. Лазар мог бы назвать пятьдесят женщин, которые целовали бы землю у его ног, если бы он попросил любую из них стать матерью его детей.
А эта Аллегра, его благородная, возвышенная маленькая мученица, — отказалась.
Лазар поклялся себе никогда больше не иметь дело с девственницами. Совсем иное зрелые женщины,
