без того знал — время подошло к роковой черте, истекали последние секунды.
Он должен успеть!
Он не может, не имеет права не успеть!
Вероятно, это было самое краткое изложение сути научного открытия…
Рука Валентина была остановлена внезапной ослепительной вспышкой света. Вслед за тем неведомая и неодолимая сила подхватила его и с бешеным ускорением увлекла в бесконечную черную бездну. Ни боли, ни страха Валентин испытать — не успел…
7
Прокопий Михайлович убрал с дороги стул с наброшенным на спинку клетчатым пиджаком, так намозолившим ему глаза. Не увидев в лаборатории Звягинцева, он покачал головой: оставить включенной установку и где-то разгуливать — это уж ни в какие ворота не лезет. Правда, его смутили брошенные на пульте ключ от двери, часы, снятые с руки, и записная книжка с шариковой ручкой. А ведь дверь-то была замкнута.
Не в окно же он вылез?
Увидев открытое окно, старый технарь часто и недобро задышал. Полный гнева, он выключил установку. Выждал — сейчас прибежит Звягинцев и услышит пару ласковых словечек.
Звягинцев не появлялся. Чувствуя все растущее раздражение, Прокопий Михайлович, не глядя, нащупал на пульте кнопку. Откинулась крышка камеры.
Желая знать, какие детали сваривал Звягинцев, лаборант заглянул в камеру. Никаких деталей на плоскостях матрицы он не увидел. Но прежде чем он успел выругаться, в глаза ему бросились металлические и пластмассовые обломки, рассеянные по полу камеры.
Морщась, кряхтя и щадя поясницу, Прокопий Михайлович протиснулся в отверстие люка. Подняв несколько обломков, к ужасу своему он убедился, что в его руках то, что еще вчера вечером было ценнейшим и современнейшим оптиметром.
Он застонал от горя и негодования. Но тут же заметил в дальнем углу камеры еще какие-то предметы. Осторожно нагнувшись, Прокопий Михайлович узнал лакированные туфли Звягинцева. Его изумление возросло еще больше, когда из-под туфлей он извлек нейлоновую рубашку и цветастые носки.
С ума, что ли, сошел этот Звягинцев?! Одежда в ванне — с чего ради? Что он, другого места для нее не нашел? А сам где? Отправился через окно гулять по улицам города нагишом??
С нарастающей тревогой, полный самых дурных предчувствий, Прокопий Михайлович принялся внимательно оглядывать стены камеры. И на одной из них, под кварцевым глазком, различил торопливо нацарапанные острым предметом строчки.
Первые же прочтенные им фразы заставили его забыть о своем радикулите и, выскочив из камеры, с хриплым возгласом броситься к телефону.
ДЕНИС-ВОДОПРОВОДЧИК
Я проснулся от прикосновения чего-то нестерпимо горячего, опалившего мне спину. Я заорал так, что разбудил добрую половину общежития. Колька, чья кровать стояла у дверей, включил свет, и мы увидели, как из трубы, к которой была присоединена батарея отопления, с шипением вырывается тонкая, но сильная струя кипятка и падает прямо на мою кровать.
Мы отодвинули кровать, а потом посмотрели друг на друга: что делать? Тут в дверях появились сначала девчонки. Кутаясь в халатики, они, перебивая друг друга, принялись подавать советы один чепуховее другого. Парни оказались практичнее они притащили слесаря, заспанного и, похоже, не совсем трезвого. Слесарь потоптался у батареи, зачем-то постучал по ней разводным ключом, а потом заявил, что нужно спуститься в подвал и перекрыть стояк, но ключ от подвала у коменданта, а комендант уехал в гости.
Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы в комнате не появился Денис Турчак. Хотя мы с ним и учились уже третий год в одной группе, но взаимных симпатий не испытывали. Широкоплечий, медлительный, с большой лохматой головой и вечно мрачной физиономией, он всегда был мне неприятен. К тому же он прослыл на курсе отменным тугодумом, ни одна сессия не обходилась у него без завалов, хотя все свободное время он протирал штаны над учебниками. Да как протирал! Сиживал в читальном зале до самого закрытия, а потом еще в общежитии прихватывал, до двух-трех часов ночи.
Не в пример Турчаку я учился легко, трояков у меня не случалось, а в этом году меня удостоили повышенной стипендии. Я заглядывал далеко вперед — подумывал об ученом звании.
Так вот, этот самый Турчак не очень вежливо растолкал девчонок своими широченными плечами, отобрал у слесаря разводной ключ, подошел к трубе и… словно по волшебству струя исчезла. У всех в комнате вырвался вздох облегчения. То, что на мой взгляд выглядело в данный момент неразрешимой проблемой, оказалось решенным в считанные секунды.
Я приблизился к трубе и безмолвно ахнул: все оказалось до дикости просто — в отверстие Турчак вколотил крошечный деревянный клинышек, обломок карандаша — только и всего!
— А, — пренебрежительно отмахнулся Турчак в ответ на восторженные возгласы, — чего говорить. Я таких шпиньков успел вдоволь навтыкать, — он сунул ключ обратно в руки отчаянно зевающего слесаря, проявлявшего полное безразличие к происходящему. — А твоя кровать теперь за неделю не просохнет, повернулся Турчак ко мне. — Пойдем, что ли, к нам досыпать? Валерка с Димкой к родителям смотались, я один кукую.
Приведя меня к себе в комнату, Турчак достал из тумбочки блюдце со сливочным маслом.
— Мажь, где обожгло, — посоветовал он. — Помогает, по себе знаю. А не то завтра комаринского запляшешь.
— Разве с тобой такое тоже случалось? — удивился я.
— А, — отмахнулся Турчак, — чего говорить. У нас же вся семья водопроводчики: и дед, и отец с маманей, и обе сестренки. Одна бабка молоком торгует. Я только школу кончил, отец меня сразу в ремжилуправление определил, каникулы догулять не дал. Так что, брат, я три годика на ремонте теплотрасс и водопроводов, как миленький, вкалывал. Майку-то сними, замаслишь. А спину давай я натру.
Доверительная откровенность Турчака, его искреннее желание прийти на помощь озадачили меня. Надо же — три года учиться в одной группе, жить на одном этаже общежития и только сейчас убедиться, что это совсем не такой человек, каким ты привык его считать.
Закончив процедуру с маслом, я лег на свободную кровать. Турчак погасил свет и тоже лег. Но мне уже не спалось, меня разбирало любопытство. Еще бы — я заново открывал Турчака.
— А чего же ты сразу после школы в институт не подался? спросил я.
— А, — донесся из темноты глухой бас Турчака, — чего говорить. Не имел желания. Я в армию хотел, в десантники. Так, понимаешь, какое-то дурацкое плоскостопие обнаружили. И признали меня вроде инвалида. Это меня-то!
Последнюю фразу Турчак закончил таким заупокойным голосом, что я невольно заулыбался. У этого типа с мрачной физиономией внутри сплошной хохот, жизнелюбия ему не занимать.
— И что, трудно в ремжилуправлении было? — не унимался я.
— А, чего говорить… Представляешь, как эти чертовы трубы ржавеют, да как их всякой пакостью забивает? Вот все три года я только тем и занимался, что дома от трухлявых труб освобождал. Менял, то есть… — Турчак шумно, по-бычьи, вздохнул. — В одном доме меняешь, а уж в соседнем караул кричат: прорвало! топит! А пока меняешь, весь дом стонет. И не только потому, что пару недель без воды сидят. Со старыми трубами гору кафеля соскребешь, дефицитные обои посдираешь. А стояки видел как
