И в самом деле раздался голос: «Пусть скажет чужеземец!»
«Может быть, это Ойва?» — подумал Иосиф.
— Братья, — воззвал старейшина. — Сегодня утром добрый дух, охраняющий наш род, трижды сказал мне: «Не слушайте человека, убившего вашего соплеменника, иначе навлечете на себя мор и пагубу!..» Мы должны слушаться доброго духа!..
Все было чудовищной ложью. Иосиф все еще не хотел верить, что люди так легко позволят обмануть себя.
— И еще сказал добрый дух, — продолжал старейшина: — «Разденьте догола убийцу, поставьте на краю пропасти, и пусть столкнет его колдун вашего рода. После этого дозволена общая трапеза…»
Вероятно, старейшина плел какую-то свою интригу, потому что эти слова вызвали недовольство.
Старший группы охотников поднялся на плоский камень.
— Братья, это нарушение!
— В чем дело? — закричали из толпы.
— В день свершения казни всякому человеку из рода, даже младенцу, запрещается прием пищи! Это неукоснительное установление предков, оно не может быть нарушено!.. Прежде чем решать о казни, старейшина обязан был собрать всех на обед. Теперь поздно, и я — по праву первого охотника — не стану делить пищу.
— Сами разделим! — заорал волосатый, с низким лбом человек. — Пора отменить обычай, осложняющий жизнь! Почему никто иной не вправе разделить пищу, кроме добытчика? Пусть это делает отныне и всегда старейшина!..
Поднялся шум, и трудно было определить, кого поддерживает большинство, охотника или старейшину с его прихлебателями.
— Тихо! — крикнул старший охотник. — Перебивший меня будет лишен пищи!.. Право на совет с добрыми духами рода имеет каждый из нас, но только совет колдуна обязателен для всех. Подавая советы от имени добрых духов, старейшина пренебрег заповедями предков. Он забыл и о том, что колдуну запрещено принимать участие как в сражениях, так и в казнях: теряет благоволение богов священник, обагривший руки кровью… Есть еще и другое, но я сдержу себя, чтобы не уронить авторитета старейшины.
— Говори! — послышались голоса. — Что у нас за старейшина, если он не знает обычаев или не хочет соблюдать их?
— Хорошо, я скажу… Обычай разрешает забрать любую вещь у поверженного противника, кроме его амулета. Когда же кого-либо казнят, будь то единоплеменник или чужак, никто не вправе посягнуть на его одежду. Она осквернена. Стало быть, раздеть догола этого человека можно только в том случае, если волю добрых духов, о которой поведал старейшина, подтвердит колдун.
— Ничего не знаю о такой воле, — пожал плечами колдун.
«Он знает, что я невиновен, знает, какой негодник старейшина, но молчит… Я, конечно, погибну, если не произойдет чуда, — подумал Иосиф. — И самое горькое — моя смерть ничего не изменит и не продвинет к правде этих бедных, обманутых людей…»
На казнь Иосифа повели трое палачей, которых назначил старейшина. Это были, видимо, его сообщники, от них нельзя было ожидать пощады.
Оставшиеся у пещеры молча глядели вслед.
«Меня ли вы казните, люди?» — хотелось крикнуть Иосифу, но губы его не слушались, он весь дрожал от холода.
Палачи и жертва медленно поднимались в гору по глубокому снегу. Впереди, опираясь на копье, ступал высокорослый детина, рыжий и, кажется, немой. Процессию замыкали два стражника.
Когда отошли от пещеры, стражники вытащили изо рта Иосифа кляп.
Иосиф приостановился, попробовал вдохнуть полной грудью, но в глазах помутилось, он едва не упал. Откашлялся, освобождаясь от противного волосяного остья.
— Прекрасный солнечный день, — сказал он, обращаясь к стражникам. — Я очень сожалею, братья, что из-за меня вы останетесь сегодня голодными.
— Скверный обычай, — проворчал один из стражников. — Все обычаи, которые трудно исполнять, должны быть отменены. Их придумали люди, которые жили, как звери.
— Ошибаешься, — возразил Иосиф, удивляясь, что как бы даже перестал чувствовать холод. — В обычае много смысла: какою бы справедливой ни казалась казнь, все же это одновременно и преступление со стороны тех, кто так или иначе допустил до казни. Бывает, что люди не разобрались, ошиблись, стали жертвой хитрости. Об этом и напоминает обычай…
— Не болтай! — закричал стражник, отчего-то обеспокоившись. — И какому дураку взбрело на ум сбрасывать убийцу? Не проще ли было бы связать его и кинуть с обрыва?.. После снегопадов здесь часто сходят лавины.
— Я не убийца, братья. Это ваш старейшина убийца. Он нарочно подстроил, чтобы я ни слова не сказал в свое оправдание. Но знайте, всех вас покарают боги за несправедливость.
— Нас не покарают, — сказал другой стражник. — Мы делаем то, что велит старейшина. Он отвечает перед богами, а мы отвечаем перед ним.
— Ошибаешься, брат. Это заблуждение — думать, что можно избежать ответственности перед богами. Все люди рождены равными — с равной ответственностью.
— Так только говорится, — сказал стражник, которому явно не хотелось приближаться к обрыву. — Все люди рождаются из одного места, но всем достаются разные места в жизни. Перед богами должны отвечать те, кто ближе к ним.
«Вот начало рабской психологии — неравенство, добровольное одобрение навязанного неравенства…»
Пора было подумать и о самом себе: надежда на чудесное освобождение таяла с каждым шагом.
Сердце переполнилось обидой. Какими ничтожными казались с высоты люди, все еще стоявшие у пещеры! Для них это был спектакль.
«В крайнем случае спрыгну с противоположной стороны склона, не доходя до отвесной скалы… Убьюсь, поломаю ноги, замерзну в снегу… А если не убьюсь?..»
Видимо, палачи догадывались о возможности побега: сузили треугольник, — Иосиф был в досягаемости их цепких жилистых рук.
«Помирать, так с музыкой…»
— Воз-мез-ди-е не-го-дя-ям! — внезапно, во весь голос закричал Иосиф.
Лица у стражников вытянулись: что-то, видимо, случилось. Иосиф вдруг заметил, что и он, и люди, которые вели его на казнь, начали сдвигаться со своего курса: вся снежная масса, висевшая на гребне горы, издавая странный звук, стала съезжать куда-то вбок; все быстрее и быстрее, — нечего было и мечтать выбраться из нее.
«Руки, связаны руки», — только и подумал Иосиф…
6
Сердце выскакивало из груди, мышцы напряглись до боли: Иосиф с трудом приходил в себя.
Над ним высилась не горная громада, и сам он лежал не на дне скалистого ущелья, засыпанного снежной лавиной, — над ним высились верхушки елей и слышался умиротворенный голос доктора Шубова:
— …Простейшее скольжение во времени. Но есть и более сложные способы, когда используется вся гамма средств. Можно конденсировать энергию ума и чувства, преобразовывать их в поля большой плотности, и тогда они вступают во взаимодействие с долгоживущей психической энергией, являющейся, говоря упрощенно, как бы зеркалом происшедшего, невостребованной библиотекой прошлых биоэнергетических импульсов… С помощью суперпсихотрона, который мне посчастливилось изобрести, но который так и не запатентован, потому что все еще не удается сделать хороший опытный образец, превращенную персонифицированную энергию можно передавать, «вживлять», вкладывать в любую особь. Но эти опыты пока крайне опасны своим непредсказуемым характером…
— Скажите, — испытывая головокружение, Иосиф боялся вывалиться из полотняного кресла, — я в самом деле только что был в ином времени?
