никогда не вернусь в отдаленную общину.
Глава седьмая (стр. 144)
Одной из… против…
С зажженным факелом в руке, в дремучем ночном лесу вот уже несколько минут я шла за человеком. Как и я, он нес горящий факел. Мы медленно поднимались в гору по узкой лесной тропинке. Его лица я еще не видела. Несколько минут назад я впервые услышала его голос и теперь в свете факела могу смотреть на его спину. Он почти такого же телосложения, как и я. На его плечах висела накидка в виде дождевика до пят с накинутым на голову широким капюшоном, и всю дорогу он молчал. Потрескивания горящих факелов изредка дополняли отдаленные крики ночных животных.
Когда пыталась заснуть, не слыша приближавшихся шагов к палатке, я сразу же услышала, как он обращается ко мне по имени. На чисто английском языке он сказал: «Ануш, не бойся, я не причиню тебе зла». Затем он попросил собраться и выйти наружу. При этом он уверил меня, что Джэй нас не слышит и останется спать до утра, будучи в полном неведении о моем ночном отсутствии. Не знаю, почему, но, совершенно не испытывая страха, с четким пониманием, что мне это нужно, я быстро собралась и скоро вышла к нему. Там меня ослепил свет двух факелов в ночи. Жмурясь от света, я почувствовала, как в мою руку он вложил один из факелов, затем услышала короткое: «Следуй за мной».
Впереди нас, сквозь кустарники и деревья, я увидела пробивавшийся в темноте свет. Приближаясь, я поняла, что это пламя от костра.
Мы вышли к небольшой полянке среди высоких деревьев. Трепыхавшиеся над костром языки пламени подергивающимся огнем озаряли вокруг себя ровное пространство и поодаль более тусклым светом выхватывали стволы ближайших деревьев.
Он забралу меня факел, за ненадобностью оба затушил. Вокруг ночного огнища находились широкие пни, и на один из них рукой молча указал мой спутник, сам же присел напротив. Не задавая вопросов, я повиновалась жесту. Капюшон дождевика настолько был широк, что при свете я могла видеть только кончик его носа, губы и подбородок. С земли он поднял длинную ветвь, пошурудил горящие сучья и подкинул новые. Как и прежде, мы не говорили ни слова, и с этого момента звериные крики перестали давать о себе знать. Воцарившую идиллию тишины леса под звездным небом нарушал один только приглушенный треск горящих сучьев.
Я действительно не знала, с чего начать, и мне приходилось ждать, несмотря на множество вопросов к нему. К тому же я понимала, что, зная мое имя и приведя сюда, рано или поздно он обо всем мне скажет.
Все же мое терпение лопнуло, и я посчитала, что довольно таинственности:
– Если вы знаете мое имя, могу ли я узнать ваше?
– Энлигтенет.
– С английского это означает «просвещенный», – сказала я и не в свойственной мне манере зачем-то решила задеть его. – К вам это имеет какое-то отношение?
Он не спешил. Ветвью спокойно перемещал горящие сучья: раскладывал поудобнее для поддержания костра и, не отрываясь от огня, ответил:
– То, кем ты становишься, само по себе налагает печать на твои уста.
После погребальной камеры это первый человек, который указал на мое желание задеть собеседника колким замечанием. До Энлигтенета только я замечала в себе некоторые изменения и в характере, и в отношении к чему-либо, но я старалась не придавать этому значения. Помимо того, что я быстро оправлялась от потрясений или физических страданий, во мне постоянно сохранялось ощущение присутствия экспрессивной агрессии с неизменным желанием какого-то массового шествия. Благо, подобное, и я отчетливо это представляла, на сегодняшний день находилось на задворках. И пока что чувство ненависти возыграло во мне один раз – к Оперенному Змею, и второй раз это повторилось во сне. Но я совершенно ясно понимала, что агрессия может проявиться в любой другой ситуации. Просто удобный случай еще не представился. До подземной пирамиды я совершенно точно не являлась такой. Но откуда об этом же, что сейчас происходит со мной, мог знать и Энлигтенет?
– Кто ты? – спросила я.
– Я житель этой отдаленной общины. Мы узнали тебя, когда ты появилась у нас. На протяжении многих лет, из поколения в поколение в нашей общине просвещенному человеку передается то, о чем сказал нам Говорящий Крест: «Должна прийти та, которая продала душу сатане».
Я испытала шок. До этого я думала о нем, как о человеке из общины, так свободно говорящем на английском языке. Он замолчал, а мои мысли, как пчелы в улье, роились в голове, бесконечно перемещаясь.
Невесть откуда во мне появилась лютая злоба по отношению к Энлигтенету.
После чего, сама не своя, совершенно точно против моей воли, кто-то другой, кто воспользовался моими устами, не свойственным мне низким голосом сказал в страшном недовольстве к собеседнику:
– А не боишься помешать «его» замыслам?
– Хотя Бог и сильно обижен на тебя, в Его сердце по-прежнему есть замысел на твой счет, который отличается от «его» планов. И в нашей с тобой беседе «этот» бессилен, потому как не только «этот» волен воплощать замыслы.
После слов Энлигтенета я почувствовала, как снова стала сама собой. Но, словно после тяжелого потрясения, у меня никак не получалось собраться, чтобы продолжить разговор.
Энлигтенет предложил мне выпить воды. После нескольких глотков я более-менее пришла в себя.
– Ты не можешь так высказываться обо мне, я ничего и никому не продавала.
– Не обязательно давать согласие напрямую, можно и бездействовать, плывя по течению, и это не что иное, как разновидность согласия.
– Я же делала попытки переубедить Ллойда… И еще: в манускрипте говорилось, что все равно бы пришли в погребальную пирамиду другие.
– На то они и другие, чтобы нам быть разными.
Заново переживая те чувства, которые были во мне в погребальной камере, я сказала очень тихо:
– Я не знаю, почему я не смогла убедить Ллойда… и себя. Уже ничего не исправить?
– Ты сможешь победить, если поймешь и воплотишь в жизнь Безусловную Любовь ко всему Сущему совместно с жертвоприношением для Бога.
Последние слова прозвучали как гром среди ясного неба. Я возмутилась:
– Но как я могу совершить жертвоприношение?
– Предлагай Ему все, что у тебя есть, как возмещение за проступок. И если у тебя великое сердце, оно подскажет выход. Но чем дальше, тем сложнее тебе будет контролировать себя. Через свою провинность ты вступила в непосредственный контакт с сатаной, и в тебе, чем дальше, тем больше будет от сил тьмы. Ты будешь становиться более агрессивна. А если станешь бездействовать, то ничего не сможешь изменить в себе, тем самым не предотвратишь разрастание Чувства Сгущенной Вражды. И, действительно, твоя смерть не будет способна ничего изменить.
Размышляя по поводу сказанного, я погружалась в другую реальность, которая существует для меня прямо сейчас, но где-то там, параллельно нашему земному миру. Это никак не вписывалось в мою текущую жизнь. Я благодаря родителям верила в Господа и, конечно же, знала о сатане, только вот никто из нас не воспринимал Господа или сатану всерьез в повседневных делах, но при этом совершенно точно каждый из нас знал, что столкнется или с Господом, или с сатаной после смерти. То есть, только после смерти мы всерьез начнем бок о бок соприкасаться с Ним или с ним.
Мои родители всю жизнь приучали меня к труду и преодолению трудностей, после чего, как считали они, я смогу лучше интегрироваться в общество. И это всегда ставилось превыше всего в моем воспитании. Даже регулярное посещение церкви подпадало под этот, если угодно, «интеграционный ритуал», где все сводилось к одному – за мою веру к Нему Господь должен помогать мне, чтобы я лучше устроилась в нашем запутанном цивилизованном мире. Если быть честным и откровенным до конца, после молитв многие только и думают о подобной «помощи» от Бога, а не о Нем.
Чтобы еще больше приблизиться к новому для меня пониманию, я спросила:
– И правда, что настанет конец света?
