Всецело погруженная в жуть происходящего со мной, я нехотя проснулась. На теле почувствовала капельки холодного пота. С вернувшимся пониманием того, что я нахожусь в своей комнате, обратила внимание на звук будильника сотового телефона и тут же его отключила. Я села на кровати и поджала под себя ноги.
Слово в слово и шаг за шагом сон повторился. Но, когда проснулась, поняла, каким ужасом предстали события, снова произошедшие этой ночью. Там, во сне, я чувствовала себя иначе и отныне я упивалась во сне происходящим.
Хватая пульт, я включила телевизор. Новости вещали о ночном кошмаре, от чего у меня сильнее заледенило в душе. Врачи так и не смогли спасти ни будущую маму, ни ее внутриутробного младенца. Имя жертвы не называлось, а значит, это могла быть и Айя.
Я швырнула пульт в телевизор. Врезаясь, он развалился на части, которые разлетелись по сторонам. Дрожащими руками я закрыла лицо, обессиленная, свалилась на подушку и приглушенно завопила от безысходности.
Холодный душ не помог привести чувства в порядок. И только общение с сокурсниками во время завтрака, где я не смогла есть, а выпила чай, более-менее отвлекло меня. Иначе мне, удрученной мыслью о ночном кошмаре, впору бросаться с какого-нибудь многоэтажного дома, чтобы облегчить душу. Конечно, я помнила, что моя смерть не сможет предотвратить происходящего по ночам, тем более такая, а, следовательно, в дальнейшем может статься и так, что начнут происходить куда более чудовищные трагедии, нежели посягательство на мать с нерожденным ребенком.
Уже путаясь в неоднократных попытках справиться с волнением, после завтрака я отложила запланированные дела и побежала в поисках Джэя, чтобы справиться об Айе.
Вчера между ними заходил разговор, что он часами просиживает в одной из библиотек в поисках новых истин для научных изысканий. Из-за невозможности взять манускрипты на дом он вынужден, как выразилась Айя, пропадать в библиотеке. Разыскивая Джэя, я еще не знала, подойду ли к нему. Мне достаточно было увидеть его за книгами, и я бы поняла, что она в порядке.
Я вошла в привычную для меня библиотеку, до наших дней хранившую средневековый образ, и спешно направилась по длинному коридору. Следуя меж многовековых стен, где архаика убранств весьма логично уживается с новшествами технической мысли, я почувствовала особую дрожь, непонятно откуда проявившуюся во мне. За полгода столь обыденные для меня портреты на стенах, откуда взирали королевские особы, прочая знать и ученость, теперь, как мне казалось, они по-особому смотрят на меня, провожая взглядом. Я опустила голову и, продолжая идти, урывками исподлобья разглядывала читателей.
Джэя нигде не было. Я решила заглянуть в комнату отдыха, предполагая застать его за чаепитием.
– Ануш, – услышала я позади себя; остановилась у входа и обернулась. Это был Джэй.
– Я увидел, как ты направилась сюда, и решил с тобой испить чаю в перерыве.
Джэй смущался, но старался этого не выдавать.
– С Айей все хорошо? – спросила я об очевидном, иначе бы не увидела его в библиотеке.
– Да, – ответил он растерянно. – Ты так сильно волнуешься, что на тебе лица нет.
– Прости, прости. Просто… Просто… – повторяла я, отводя взгляд, и мысленно перебирала, о чем бы мне сказать далее. – Слышала об очередной трагедии и она так сильно вчера переживала, что я подумала…
– Нет-нет, Ануш. Все в порядке. Вчера я отвез ее к маме. Сегодня утром мы созванивались. Так что не стоит так волноваться.
Я посмотрела на него, в ответ Джэй улыбнулся, меняясь в лице.
– Ануш, пойдем-ка, попьем чаю?
– Джэй, собственно, я только это и хотела узнать и для того искала тебя тут, да и мне надо спешить, – заговорила я быстро, сумбурно, смотря себе под ноги. Осознав, что сбивчивость и путанность совсем заведут меня в тупик, я попыталась успокоиться. – Джэй, я не знаю, от чего я больше волнуюсь. Вернее, я знаю, но, когда снова вижу тебя, ты отбираешь у меня силы. Нет, ты не подумай ничего такого, я просто боюсь остаться с тобою наедине…
Джэй взял меня за руку, этим жестом остановив беспорядочную речь. Он огляделся по сторонам, убедившись, что в коридорчике мы одни, опустил голову и, глядя мне в глаза, кратко сказал:
– Подожди снаружи.
Я кивнула.
Он оставил меня, а я отправилась к выходу.
Ожидать долго мне не пришлось. Джэй вышел с увесистым портфелем и направился прямо ко мне. Вид у него был не менее сосредоточенный, чем мой.
– Я в машину положу.
Он указал на портфель.
– Может, переедем в более спокойное место? – неуверенно спросила я.
– Пожалуй. Нам будет лучше поговорить, не озираясь по сторонам.
Мы решили выехать за город. Я намеренно заняла место на заднем сиденье. Джэй покидал одну за другой улочки города, не спеша, как и подобает любому в городе транспорту, и молчал. Этому я радовалась. Не зная, о чем пойдет разговор, я хотела подольше побыть с мыслью, что у меня, как и прежде, есть Джэй. Он вполне мог запретить встречаться с ним. А так, пока он находился рядом со мной, его присутствие согревало меня, и я по-детски нежилась в приятных ощущениях.
Молчаливая езда напомнила поездку в Мексике, когда мы возвращались из отдаленной общины. Только за окном теперь улыбалась солнечным светом весна, согревая здания Кембриджа, которые ассоциировались у меня с множеством крепостей, собранных в одной точке Земли. Стоя невдалеке Друг от друга, они походили на молчаливых старожилов Средневековья.
Город продолжал жить своей жизнью, как и много веков назад, ничего не меняя в ритме и не вникая во вновь происходящие процессы в природе. Как и подобает местным жителям, они в свойственной им манере, с британской вежливостью и учтивостью, переходили дорогу, делая это не спеша, а Джэй услужливо пропускал их и, загодя притормаживая, вселял в них уверенность как в пешеходов. Повсюду сновали велосипедисты. Рассекая спицами воздух, они демонстрировали нескончаемость движения жизни в этом городке. И, конечно же, от взгляда не могли ускользнуть университетские колледжи. Выдающимися мыслями они «отшлифованы» в комфортабельные системы, где, как и прежде, вот уже столетиями происходят таинства получения знаний, а Божий дар ума и таланта воспитывается самой аурой, сотворенной многими деталями внутреннего окружения: все это олицетворяет рай для ученого ума.
Вот только ныне мне это виделось иначе. А вершина знаний мира, воплощенная в этом городе, не являлась для меня полной, хотя процесс знаний в стенах колледжей неразрывно связан с духовностью.
Мы миновали жилые корпуса с оригинальной архитектурой. Последним на окраине города стоял могучий старый каштан в центре небольшого средневекового дворика. Он выглядел по-весеннему красиво и словно застолбил за собой границу Кембриджа в этом направлении.
Впервые за полгода я покидала город. За прошедшее время я полюбила его и уже не представляла возможным ежедневно не ощущать «привкус» старинной плесени. Он был приятен и вводил сознание в трепет при мысли, что тут сделано большинство громадных научных открытий, а жили и работали одни из самых великих ученых, начиная от Исаака Ньютона. Здесь придумали интегральное исчисление, открыли ДНК, нашли электрон и многое-многое другое, что сегодня определяет облик нашей цивилизации. Но если бы в этом присутствовала гармония развития, мне бы не пришлось стоять перед головоломкой обуздания Чувства Сгущенной Вражды. Без нее Взрослая Жизнь, наверное, никогда бы не искушала меня любовью к женатому человеку, и я просто нашла бы свое счастье с Джэем. Судьба подвела бы меня к нему, и никого бы иного он не встретил на своем пути. И уж тем более Взрослая Жизнь не поставила бы меня между очевидным выбором – жизнью и смертью – там, в погребальной камере, когда я искушалась желанием жить дальше.
За пределами города, после кладки бесформенных красных камней с высокими трубами каминов и узкими окнами из неровного стекла, начали простираться вечнозеленые поля с прудами, утками и цаплями.
По загородной дороге мы довольно быстро добрались до места. Джэй припарковал машину недалеко от Кэм, оставшееся расстояние мы преодолели пешком, как и прежде, не произнеся ни слова. Выйдя на узкую
