твой голос будет взлетать над головами и стелиться у пыльных ступней людей зене, не к твоим словам они будут прислушиваться, затаив дыхание. Ты мертвый (вот тут я бы поставила точку), твое дело сидеть в тугих пеленах на помосте, уткнув голову в колени, ничего не видеть, никого не слышать… И даже когда Нгва Нгма Ожу запнется в рассказе – не твое дело подхватить историю и вознести к широким небесам правду о том, что было и чего не было никогда.
Когда люди зене завели провожальную пляску, а к помосту поднесли факел, Нгва Нгма Нжери тихонько вышла из огня и ушла в рощу. Самый старый вабу, не приближаясь, шепнул ей мертвое имя, а она не расслышала, но подойти к нему и переспросить не решилась. Так и осталась без имени, потому что переспросить назавтра, как понадеялась, уже не успела. Не у кого стало переспрашивать. Не у кого совсем.
Пели вслед уходящей братья и сестры вабу:
А она уходила без имени. Завтра, завтра, думала она, прячась за деревьями. Там ее ждал Нгози, такой же мертвец, как она, только мертвый уже давно. С его возвращения все и началось, а чем закончится – никто не знал.
Нгози был давным-давно потерявшийся и потому покойный брат Нгва Нгма Ожу. Это было мертвое имя, так его нарекли, когда потерялся. Его живое имя стало молчанием, это имя никому не могли дать, пока не умрут все, знавшие этого покойного. Имя Нгва Нгма Нжери теперь тоже стало молчанием, а мертвого своего имени она не расслышала.
Нгози, когда он еще звался живым именем, пошел однажды охотиться и пропал. В то время все охотники ушли, и Нгози, которого тогда звали по-другому, тоже ушел. Когда охотники вернулись, Нгози ждали еще несколько дней. Но он не вернулся, и охотники не нашли ничего, кроме очень странных следов людей, взявшихся из ниоткуда и исчезнувших в никуда. Как будто по небу прилетели, говорили охотники. Как будто по небу улетели. Мертвые люди из страны мертвых.
Это было много лет назад, Нгва Нгма Нжери еще звалась Мисангали и была своей матери чуть выше колена. А теперь Нгва Нгма Нжери – самая высокая девушка в племени, и волосы у нее уложены, как рога буйволицы, чьи сосцы полны сладкого молока. Это молоко – песни и рассказы, которые Нгва Нгма Нжери рассказывает лучше всех, за это ей сделали такую прическу, когда собрались хоронить. А когда Нгва Нгма Нжери была еще Мисангали, один парень ушел на охоту и не вернулся. Наверное, его похитили люди, прилетевшие по небу. Он покинул страну живых и стал обитателем страны мертвых, и вабу дали ему мертвое имя.
И вот он пришел и назвался своим прежним именем, и навлек большую беду, и все это знали, но никто не знал, как ее отвести. Против тех бед, которые знали люди зене, их вабу знали средства. А такой беды, какую навлек вернувшийся покойник Нгози, люди зене не знали. Вабу приняли все положенные меры против всех известных бед. Но предотвратить неизвестную беду не смогли.
Мертвый Нгози пришел в чужой странной одежде, которую носят в стране мертвых, с чужими странными историями, которые рассказывают в стране мертвых. Он рассказывал про то, как жил в стране мертвых. Люди зене не впустили его внутрь ограды домов, но давали ему еду и воду и собирались послушать его рассказы – за оградой. Он был очень высокий – выше своего брата Нгва Нгма Ожу, который так нравился Нгва Нгма Нжери. Он был старше своего брата и знал много историй, каких не знал никто, а жены у него не было ни одной. Нгва Нгма Нжери думала о том, что, если бы он был живым, она предложила бы ему еду из своих рук. Он был самый высокий на свете. И он смешно шмыгал носом и откашливался, как будто в стране мертвых отвык от пыли.
Он рассказывал об удивительных вещах. О людях цвета луны, которые жили в стране мертвых. Он показывал кусочки плотной ткани, на которых были серые и черные и белые пятна, и уверял, что это изображения лунных людей. Вот же, вот смотрите! Он подходил ближе к людям – и они, поначалу отодвигавшиеся от него, вытягивали шеи и старательно вглядывались. Но никто не видел там лунных людей, видели только серые, черные и белые пятна. Тогда он рассказывал о блестящих птицах, летящих по небу с брюхом, набитым людьми. Об огромных рыбах, которые не поместились бы ни в одной реке. И эти рыбы тоже перевозили людей, куда им скажут! Он так рассказывал, что Нгва Нгма Нжери одна- единственная не верила ему, потому что он был самый высокий, самый красивый на свете, – и если верить ему, то что же тогда? Умереть, чтобы быть с ним?
Но разве может вабу умереть, не передав никому своих песен? Нет, Нгва Нгма Нжери слишком еще молода, ее песни еще томятся в ее груди, она не спела их никому, они еще даже не родились. Она знает только то, что передали ей старые вабу, слово к слову, накрепко. Ей еще надо родить свои песни.
И она отводила взгляд, слушая рассказы Нгози, мечтая убежать с ним в рощу за оградой домов и ругая себя за эти глупые мечты. Но случилось так, что ее мечты исполнились. И случилось это из-за рассказов Нгози.
Он рассказывал о рыбах, перевозивших людей по воде, которая больше равнины, на которой живут люди зене и другие люди. Больше всей равнины, больше зарослей, опаленных зноем, больше далеких холмов, покрытых выжженной травой, больше гор, больше всего на свете. Он говорил, что плавал на такой рыбе от берега к берегу по соленой, солонее крови, огромной воде. Он говорил, что эта рыба прислонялась к берегам и отдыхала возле них, там, где в одном месте было построено сразу много деревень, – и странное рассказывал об этих деревнях. Говорил еще, что в чреве этой рыбы были собраны истории всех, всех, всех народов, какие есть и были, на всех, всех, всех языках, на которых говорят и говорили прежде.
Ха, отвечала Нгва Нгма Нжери, ох-ха. Люди зене, говорила она, как вы можете верить этому покойнику? Сколько человек может поместиться в рыбе, даже самой большой? Сколько вабу могут поместиться в ней? И как эти вабу, всего лишь только эти несколько, – как они могут знать и помнить истории всех, всех, всех народов, которые живут и которые не живут уже? Да, соглашались с ней, это ты прихвастнул своей рыбой, мертвый Нгози, поддерживали ее люди зене.
И тогда Нгози вынул из своей сумки странные вещи, которые называл букс, и стал объяснять про них, что в них хранятся истории и каждый, кто умеет понимать крошечные значки, черные на белом, может узнавать эти истории. И он заглянул в букс и стал говорить из них! Он раскрывал их, как разрезанный плод хлебного дерева, разделял на половины, смотрел в их белое, усыпанное черными крапинами нутро и рассказывал истории. Он рассказывал так много и так гладко, как будто был вабу, а не охотником. Иногда он запинался – оттого что эти истории, как он сказал, были рассказаны на языке другого народа, того, который управляет послушными рыбами-шип и огромными блестящими птицами-эйплейн. Иногда у него не было слов, чтобы назвать вещи, о которых молча говорили букс, – и тогда он начинал объяснять другими словами, и руками, и танцем. Он почти забыл уже, как плясать, мертвый Нгози, но он был самый высокий на свете. И Нгва Нгма Нжери смотрела и смотрела на него. Один раз чуть было не сорвалась и не пустилась плясать с ним – так хорошо поняла то, что он еще только собирался рассказать. Но Нгва Нгма Ожу, сидевший рядом, крепко сжал ее локоть. Нгва Нгма Нжери в гневе взглянула на него. Он же мертвый, напомнил Нгва Нгма Ожу и опустил глаза.
Так два вечера он рассказывал истории из букс, и все слушали его, затаив дыхание и не отводя глаз. А на третий вечер самый старый вабу спросил его, правда ли, что в чреве этой рыбы-шип хранятся истории всех, всех, всех народов, которые живут сейчас или жили раньше? И Нгози снова ответил, что так и есть. И на этот раз ему поверили все, и Нгва Нгма Нжери не стала спорить.
Тогда самый старый вабу спросил, хранятся ли в чреве рыбы-шип истории людей зене. И Нгози ответил, что нет, не хранятся. Потому что никто нигде не знает историй людей зене, и сам Нгози не вабу, а охотник. Хоть он и выучил язык людей, управляющих огромными эйплейн и шип, но историй зене рассказать им не смог! И ему самому очень грустно от того, что никто, никто, никто не знает и не узнает никогда историй народа зене.
Разве ты не можешь сделать такую букс для наших историй, спросила Нгва Нгма Нжери, и самый старый вабу сердито посмотрел на нее.
