Аллах, послал мне большой, хороший корабль, а не паршивую доску, от которой, по правде сказать, даже в сказке толку немного. Корабль стремительно приближался, шел под всеми парусами, но, поравнявшись со мной, замедлил ход, а потом и вовсе остановился.
Это было удивительно, поскольку на палубе ниспосланного мне свыше корабля не оказалось ни единой живой души. Никто не помогал мне взобраться на борт; с другой стороны, никто и не мешал это сделать – тоже неплохо. Далеко не все моряки охочи до добрых дел, и еще неизвестно, как могло бы повернуться. А так я вскарабкался на палубу и долго-долго лежал пластом, наслаждаясь соприкосновением с древесной твердью.
Потом я наконец открыл глаза и обнаружил, что не вижу почти ничего. Вокруг была не тьма, а что-то вроде белесого тумана, такого густого, что я руки свои – и то не мог разглядеть, даже, помню, усомнился, жив ли, но на всякий случай пополз куда-то вперед, вслепую, на ощупь. Живому ли, мертвому ли, но мне нужна была вода. И как бы ни обстояли дела, у меня не было шансов получить желаемое, оставаясь на месте.
На корабле, по-видимому, действительно никого не было, во всяком случае, я не слышал ни шагов, ни голосов, а ведь не оглох, вой ветра, плеск волн и скрип снастей по-прежнему достигали моего слуха.
Помню, мне вдруг стало очень страшно. Вернее, не так: не страх, но подлинный ужас охватил меня, безудержный, неукротимый, неподвластный воле. Счастье, что я был изможден до крайности и не мог даже подняться на ноги, потому что с меня сталось бы в панике прыгнуть обратно за борт – хорош бы я был. А так полз вперед, подвывая от ужаса, пока не уткнулся головой в деревянную бочку. Точно такая же стояла у нас на палубе, она была предназначена для сбора дождевой воды, и я снова взмолился Господу: пусть тут будет вода, и пусть у меня хватит сил до нее добраться.
Я по-прежнему ничего не видел, но запах пресной воды явственно щекотал мои ноздри; я не слишком уверен, будто лишения действительно совершенствуют душу, зато точно знаю, что они обостряют чутье.
Ведомый инстинктом, я долго ползал вокруг бочки, тщательно ощупывал ее поверхность, наконец нашел затычку, ломая ногти, вытащил, припал губами к отверстию, пил, плакал от блаженства и благодарности, переводил дух, снова плакал и пил.
Когда слезы высохли, а брюхо вздулось от выпитой воды, я обнаружил, что туман рассеялся. Теперь я ясно видел и бочку, и палубу, и паруса – вообще все. Людей вокруг по-прежнему не было. Что и говорить, нехорошо, но мутный, темный ужас больше не имел надо мной власти, а с обычным страхом справиться – пустяковое дело для голодного, усталого человека. Я решил сперва пошарить в трюме насчет съестных припасов, а уж потом думать, куда я попал и как теперь все будет.
Я нашел больше, чем смел надеяться: сухари без единого следа плесени, превосходную солонину, какие-то диковинные засахаренные фрукты, орехи и даже несколько сундуков с пряностями, которые были для меня в диковинку. Слышал о них, конечно, да и видел не раз, даже нюхал как-то, а вот попробовать пока не довелось. Поэтому, утолив голод, я из любопытства бросил в рот пригоршню горошин перца и начал жевать; потом плевался, конечно, жадно пил воду, проклиная все на свете. Сколько времени прошло, а до сих пор не люблю острые приправы, хоть и понимаю, вся хитрость в том, чтобы не жрать их горстями, а добавлять понемногу.
На своем веку я успел прочитать немало историй о людях, которые подобно мне попали в зачарованное место. Участь их, как правило, ужасна: оказавшись во власти призраков, некоторые гибнут или сходят с ума, иные находят в себе силы противостоять злу, некоторые даже чудесным образом спасаются, но прежде им непременно приходится пережить немыслимый кошмар. Ничего в таком роде со мной не случилось. Я хочу сказать, меня никто не обижал и даже не пугал – кроме разве что моего собственного воображения. Но и его усилий хватило ненадолго, усталость взяла свое. В сумерках я добрался до капитанской каюты; слой пыли на полу свидетельствовал, что хозяин уже давно не пользуется этим помещением, поэтому я рухнул на койку, заснул и спал как убитый до утра. Корабельные призраки не потревожили мой покой ни в ту ночь, ни на следующую, ни неделю спустя.
Но поначалу я все равно места себе не находил. Безделье и одиночество – родители всех тревог. Когда у тебя нет других дел, кроме как пожрать, поспать и наведаться на корму, поневоле начинаешь шарахаться от собственной тени. Вот и я, толком не порадовавшись чудесному спасению, тут же принялся размышлять о будущем; оно представлялось мне, мягко говоря, неопределенным. Корабль самостоятельно двигался каким-то неведомым мне курсом – ни одного навигационного прибора не обнаружил я на борту, как ни искал, а ориентироваться по звездам не мог, потому что в сумерках всякий раз засыпал как убитый. Оставалось солнце; судя по тому, что каждый день оно светило с другой стороны, корабль чертил причудливые зигзаги, а то и вовсе крутился на одном месте; впрочем, в этом я не был уверен, и вообще ни в чем.
Мне, конечно, приходило в голову взять на себя управление и проложить новый курс, но для судового лекаря это задача, скажем прямо, непосильная; с другой стороны, будь я даже опытным шкипером, о том, чтобы справиться с парусами и штурвалом в одиночку, нечего было и мечтать. Словом, пользы от моего вмешательства вышло бы немного, я это и сам понимал, а потому ничего не трогал, только молился ежедневно о хорошей погоде, хоть и подозревал в глубине души, что этому кораблю бури нипочем.
Устав маяться бездельем, я принялся наводить порядок. Корабль, конечно, зачарованный, но, очевидно, против пыли и паутины никаких чар не напасешься, тут требуется мокрая тряпка и хотя бы одна пара человеческих рук. Драить, скоблить, чистить – все это было мне по силам, времени хватало, да и лучшего лекарства от мрачных мыслей, чем физическая усталость, пока еще никто не придумал. Так что мое присутствие пошло кораблю на пользу; с другой стороны, я больше не чувствовал себя мелким воришкой, спускаясь в трюм за едой или открывая очередную бутылку портвейна после обеда. Натруженная спина свидетельствовала – я заработал свой хлеб. Это было приятно.
Несколько дней спустя, когда корабль уже сиял чистотой и мне оставалось лишь поддерживать его в таком состоянии, я обнаружил в капитанской каюте стопку книг и пропал. Не в том смысле, что со мной случилась какая-то беда, просто я вдруг нашел занятие столь захватывающее, что даже за солнцем перестал следить и о будущем тревожиться перестал – вот как увлекся. Прежде я никогда не читал ради развлечения; более того, мне в голову не приходило, что такое возможно. Книги всегда были для меня учебниками, чтение – нелегкой работой; собственно, потому я и заинтересовался поначалу капитанской библиотекой, надеялся, что чтение с грехом пополам заменит мне целительное мытье палубы. Но первая же книга, которую я открыл, вместо полезных сведений содержала фантастическую историю о приключениях людей, полетевших на Луну. Я читал очень медленно, то и дело возвращался к началу, внимательно, чуть ли не по складам его перечитывал, смутно догадываясь, что подлинный смысл повествования ускользает от меня, несколько раз в ярости отшвыривал непонятную книгу в сторону, но тут же тянулся за ней и снова открывал, не в силах оторваться от захватывающего рассказа. Теперь-то, задним числом, я знаю, что мне в руки попала книга, которая пока не была написана, даже деду и бабке ее автора еще только предстояло родиться. Знать-то знаю, а объяснить, как такое возможно, не могу до сих пор. Мой друг, умерший, к слову сказать, задолго до нашей встречи, однажды посоветовал мне: вместо того чтобы пытаться понять некоторые вещи, следует просто сказать себе: «И так, выходит, бывает», подивиться многообразию мира, посмеяться над собственным невежеством, намотать все на ус и заняться более насущными делами. Я стараюсь следовать его совету; со временем это стало так легко и просто – вы не поверите. Все-таки привычка – великое дело.
Я провел за чтением немало дней и вошел во вкус. Собственная участь теперь беспокоила меня гораздо меньше, чем мысль о том, что однажды настанет день, когда все будет прочитано и мне снова придется довольствоваться одной-единственной судьбой и историей – своей. О запасах провизии и даже воды я, надо сказать, не тревожился вовсе, знал: это как-нибудь да уладится, рано или поздно пойдет дождь, я, если понадобится, наловлю рыбы, а вот новые книги вряд ли упадут на меня с неба, и сам я, конечно, не напишу ни одной, нечего и мечтать.
Впрочем, после того как я нашел в дальнем углу трюма сундук, битком набитый книгами, будущее стало казаться мне совершенно безоблачным, но о хорошей погоде я принялся молиться с удвоенным усердием, теперь мне было что терять. Да что там, никогда прежде я не дорожил жизнью так сильно, как нынче. Горький пьяница, обнаруживший, что его заперли в чужом винном погребе, мог бы меня понять.
Так я и жил, отрываясь от книг только ради еды и ежедневной уборки, которая теперь, когда порядок
