Скоморошины

спадают с тела и почитаются нечистыми, а иногда и ведьмами. Сказки об этом сохранились у нас издревле, и богатырь Тугарин Змеевич и Краса Зилантовна[233] суть исчадия такой четы, родившейся в диком воображении народа. Сказки об огненных змиях разного рода, о змиях трехглавых, двенадцатиглавых и проч., сохранились именно только как сказки, составляя или шутку, или преданье старины – все это было, да быльем поросло, а ныне таких чудес нет.

Ворожба и гадания, снотолкования, а затем и заговоры – принадлежат более к последнему из принятых нами разрядов, т. е. к таким повериям, к коим прибегает в отчаянии бедствующий, чтобы найти хотя какую-нибудь мнимую отраду, чтобы успокоить себя надеждой. Это иногда можно сравнить с мнимою помощью, подаваемою лежащему на смертном одре, в полном убеждении, что помощь эта ни к чему не послужит; а между тем, нельзя же оставаться при страдальце в бездействии, надобно, по крайней мере, в успокоение совести своей и для удовлетворения общего требования, делать, что люди велят, – тогда хоть можно сказать впоследствии: что только можно было придумать – все делали. Иногда, впрочем, суеверия эти служат только шуткой, забавой и смешиваются с играми и обрядами. Между тем ворожба, гаданья и заговоры до того близки к житью- бытью колдунов, знахарей и ведьм, что здесь будет удобнее поговорить об этом предмете.

Самая сбыточность или возможность ворожбы, гаданий и снотолкований, основанных не на обмане и суеверии, может быть допущена только в виде весьма редких исключений, а именно: в тех только чрезвычайных, выходящих из ряду случаев, где мы должны признать временное возвышение души человеческой над обыкновенным, вседневным миром и где человек сам собою (болезненно) или искусственно (при магнетизировании) входит в особенное, малоизвестное нам доселе магнетическое состояние. Несмотря на бесчисленное множество случаев и примеров, где, при подробном розыскании, или случайно, был открыт подлог, обман или ошибка – в наше время уже нельзя отвергать вовсе чудес животного магнетизма; но вопрос состоит в том, до какой степени чудеса эти могут деяться, и где предел их, за коим следует бесконечная степь, – скрытая под маревом сказочных видений тысячи и одной ночи? Осторожность обязывает нас, не отрицая положительно всех чудес этих, верить тому только, в чем случай и опыт нас достаточно убедят; а сверх того, еще убеждаться с крайнею осмотрительностью, зная уже, что в этом деле бывало доселе несравненно более ошибок, недоразумений, умышленных и неумышленных обманов, чем истины. Не худо, кажется, во всяком случае рассудить также следующее: если и допустить, что душа может иногда находиться в положении или состоянии ясновидения, то и тогда она могла бы видеть одно только прошедшее и настоящее, – но не будущее, которого еще нет; другими словами, предложив, что душа наша иногда может быть превыше пространства, никоим образом нельзя допустить, чтобы она могла быть также превыше времени, по крайней мере, относительно будущего. Тогда должно бы верить в судьбу, в неотвратимый рок язычества и мусульманства. Тогда не было бы на свете ни добра, ни худа, ни добродетели, ни пороков, а все шло бы только вперед установленным порядком. Этому я верить не могу; я верю в судьбу другого рода: в неминуемые, неизбежные последствия известного сочетания обстоятельств и действий; даны премудрые, вековечные законы природы, дана человеку свободная воля и рассудок – все остальное есть судьба, образующаяся из последствий действий того и другого. На таком только основании можно допустить ясновидение – где оно несомненно будет доказано на деле. Перейдем теперь опять к своему предмету.

Вообще, всякое решение, посредством ворожбы, заключает в себе: или простую ложь, сказанную наудачу; или ловкое изречение, по примеру древних оракулов, допускающее произвольное толкование; или такие сведения по предложенному вопросу, коих никто не мог предполагать в ворожее; или соображения, догадку более или менее основательную; или, наконец, бессознательное соображение и сочетание обстоятельств и условий, называемое ясновидением. Но, повторяем, последнее всегда почти крайне сомнительно и едва ли может быть наемно или продажно; сами даже ясновидящие весьма нередко бредят, как в горячке, и не могут отличить правды от лжи.

О снотолкованиях должно сказать почти то же; предоставляем всякому судить, по собственному убеждению, о возможности предвещательных снов, кои могут рождаться у сонного ясновидящего, как и наяву; обыкновенные же грезы, как всякому известно, бывают следствием думы, действий и беседы в продолжение дня, или же происходят от причин физических: от прилива крови или давления на известные части мозга, из коих каждая, бесспорно, имеет свое назначение. Связь эту и последствия ее каждый сам легко может испытать: изучите немного черепословие, дайте приятелю покрепче заснуть и начните осторожно нажимать пальцем – хоть например орган музыки; продолжайте, усиливая давление, до просыпа спящего; тогда спросите его, что ему грезилось? и вы услышите, к удивлению своему, что ему снилось что- нибудь весьма близкое к предмету этого органа. Это доказывает, что физическое влияние разного рода, зависящее от сотни случайных обстоятельств, рождает сон того или другого рода, изменяемый и дополняемый настройством души, – а мы ищем в сих случайностях будущую свою судьбу.

О кудесничестве, чарах, гадании разного рода, – сошлюсь на книгу Сахарова, не желая повторять однажды напечатанное.

IV. Заговоры

Заговоры – которые у нас обыкновенно совершаются с молитвой, потому что народ наш страшится чернокнижия, – хотя изредка есть люди, коим невежество народа приписывает связи с нечистым – заговоры составляют для меня самый загадочный предмет, между всеми повериями и суевериями; я признаюсь, что неохотно приступаю теперь к речи об нем, чувствуя наперед недостаточность, неполноту сведений моих и убеждений. Всякому, кто займется подобным исследованием на деле, легко убедиться, что тут кроется не один только обман, а еще что-нибудь другое. Если самый способ действия признать обманом, потому что убеждение наше отказывается верить тому, в чем мы не видим ни малейшего следа, смысла – то все еще остается решить, какие же именно невидимые нами средства производят видимые нами действия? Будем стараться, при всяком удобном случае, разыскивать и разъяснять их; по мере этих разъяснений, мнимые чудеса будут переходить из области заговоров в область естественных наук, и мы просветимся. Уже этой одной причины, кажется, достаточно для того, чтобы не пренебрегать, как обыкновенно делают, сим предметом; жаль, что ученые испытатели природы, копаясь по целым годам над каплею гнилого настоя и отыскивая в ней микроскопических наливняков, не посвятят средств и сил своих сему более общему и важному предмету, о коем они, не зная его вовсе, по одному только предубеждению относятся презрительно.

Заговоры, в том виде, как они иногда с большим трудом достаются в наши руки, состоят в нескольких таинственных по смыслу словах, коих образцы можно видеть в издании г. Сахарова. Ниже приложено несколько из мною собранных, для примера. В них то общее, что после обычного вступления, в коем крестятся, благословляются, поминают море-океан, бел-горюч-камень алатырь и пр., следует первая половина заговора, состоящая из какого-то странного иносказания или примера, взятого, по-видимому, весьма некстати, из дальних и неведомых стран; а затем уже заговорщик обращается собственно к своему предмету или частному случаю, применяя первое, сколько можно, ко второму и оканчивая заклинание свое выражением: слово мое крепко, быть по-моему, или аминь. Мы видим в заговорах, вообще, невежественное смешение духовных и мирских – святых и суеверных понятий. Невежеству народа, простоте его, а не злонамеренности, должно приписать такое суесвятство и кощунство. Таковы заговоры любовные, заговоры от укушения змеи или собаки, от поруба или кровотечения, от ружья или пули, от огня или пожара и проч. – Есть еще особый род заговоров, соединяющих в себе молитву и заклятие; сюда, напр., принадлежит заговор идучи насуд, где заговорщик испрашивает себе всех благ, а на противников своих и неправедных судей накликает все возможные бедствия. Я очень жалею, что этот замечательный образчик смеси черного и белого, тьмы и света, не может быть здесь помещен и что вообще нельзя отыскать о сем предмете все то, что было бы необходимо, для некоторого разъяснения его.

Собственно в болтовне заговора, конечно, не может быть никакого смысла и значения, как, по- видимому, и сам народ утверждает пословицами и поговорками своими: язык без костей – мелет; собака лает, ветер носит; криком изба не рубится; хоть чертом зови, да хлебом корми и проч. Это подтверждается еще и тем, что на один и тот же случай есть множество различных, но, по мнению народа, равносильных заговоров. Но народ при всем том верит, что кто умеет произнести заговор как следует, не только языком, но и душой, соблюдая притом все установленные для сего, по таинственному преданию, приемы и условия, тот успеет в своем деле. Стало быть, народ верит в таинственную силу воли, в действии духа на дух, на незримые по себе и неведомые силы природы, которые, однако же, обнаруживаются затем в явлениях