То, что пишет Накамура, называется «Выживаемость при понижении температуры на 5 градусов каждые 60 секунд».
Неожиданно Накамура осознаёт, что ему непонятен смысл подобных экспериментов. Когда между привязанными к столбам китайцами на полигоне Аньда бросали фарфоровые бомбы, начинённые возбудителем газовой гангрены, это было логично. Испытание оружия на непосредственной мишени имеет смысл. В чём смысл выяснения выживаемости китайцев? Ведь у японцев будут совсем другие показатели. Японцы. Изуми.
Минус сорок.
«Старик почти», – говорит лаборант. Иосимура пристально смотрит на старика.
Минус сорок пять.
В этот момент Накамура понимает, насколько рутинной стала для него подобная работа. Точно так же он фиксировал симптомы чумы у крыс, потом у свиней и собак. Потом точно так же – у людей. Никакой разницы. Он просто механизм, у него нет души. Правда, есть ещё одно «но»: «брёвна» – не люди. Они – материал, обычный материал, из какого строят дома, шьют одежду, делают мебель. Нет, стоп. Из этого материала делают оружие. Фарфоровые бомбы.
Накамура пишет механически, он фиксирует показания приборов и при этом думает совершенно о другом. Сколько там уже «минус» – он не знает, хотя его руки пишут: «минус тридцать».
Мальчишка расслабился, как ранее старик. Только парень ещё продолжает вяло шевелиться в путах.
Минус пятьдесят пять.
«Старик всё. На удивление слабый».
Накамура неожиданно просыпается и снова начинает осознавать происходящее. За прозрачной перегородкой мёртвый старик висит на своём столбе, посиневший, застывший. Минус пятьдесят пять, всего тринадцать минут, чтобы убить человека. Нет, чтобы проверить реакцию «бревна», как-то так.
Мальчишка умирает при минус шестидесяти пяти, парень дотягивает до минус восьмидесяти. Иосимура поворачивается к Накамуре, заглядывает в записи.
«Хороший почерк, – говорит он. – Где ты такого взял, полковник?»
«У Санаравы. Ты из какой группы?»
Накамура вскакивает.
«Лаборант группы Такахаси Накамура Кодзи».
«У Такахаси достаточно людей, – медленно произносит Иосимура, – а мне нужен толковый ассистент. Так что будешь тут. Кодзи, хм…»
Накамура не понимает, что хотел выразить новый начальник этим хмыканьем.
«Пойдём, Кодзи, посмотрим на наши объекты».
Иосимура небольшого роста, у него круглое лицо и зализанные назад волосы. Очки в толстой чёрной оправе. Они заходят в помещение, где только что в агонии корчились люди. Тут очень холодно, но уже, конечно, не минус восемьдесят. Вслед за ними в камеру заходит и один из ассистентов, а затем и художник.
Иосимура дотрагивается до одного из тел.
«Мягкий», – говорит он тихо.
В этом есть что-то жуткое.
3
Накамура, старший лаборант группы Иосимуры, смотрит на своих соседей по казарме немного свысока. Всё-таки его повысили, а они всё ещё ходят в младших. Впрочем, никто не обижается. Маньчжурский отряд 25202 – лучшее место для карьеры. Название сменилось ещё в начале года, для конспирации, но «731-й» как-то привычнее.
Накамура идёт через весь корпус «ро», через всё это огромное здание, мимо крематория, к камерам.
«Отбор», – говорит он часовому, и волшебное слово срабатывает. Часовой отдаёт под козырёк, Накамура проходит в арестантский блок.
Поворот направо, в секцию «ха», ещё один часовой, решётка – и вот он, ряд камер.
Камеры – примерно по десять квадратных метров, с земляным полом, лежанкой и парашей. Двери железные, двойные, с окошечком. Через окошко подают пищу. «Брёвна» кормят очень хорошо – свежее мясо, хлеб, сыр, зелень, овощи и фрукты. Нужно, чтобы они были здоровыми и сильными – для чистоты эксперимента.
Собственно, на базе вообще кормят прекрасно. Если бы Накамура мог, он пересылал бы матери не только деньги, но и еду – он просто не может столько съедать. Свинины – сколько угодно, сладкие пироги, фрукты. Только иногда – варёный гаолян для очищения желудка.
Накамура подходит к нужной камере – № 14, за поворотом. Тут содержится Изуми. Она живучая. Она сумела победить чуму, и больше её пока не трогают – нужно, чтобы она полностью восстановилась для следующих экспериментов. Она восстанавливается слишком быстро: Накамура умоляет её болеть чуть дольше, он просовывает ей слабительное через отверстие в двери, пусть её лучше несёт несколько раз день, зато точно не заберут на исследование тифа или риккетсий.
Он открывает окошко.
«Изуми», – шепчет он.
Её лицо перед лицом Накамуры. Она очень красива, хотя измождена. Она намеренно поддерживает себя в таком состоянии. Лишнюю еду она передаёт Накамуре. И ещё она много курит. Заключённым выдают по одной пачке в три дня, но Накамура снабжает её сигаретами, крепкими, американскими «Лаки Страйк». И ещё он передаёт ей купленное в магазинчике при базе нихонсю – чтобы вызывать похмелье. Всё это для того, чтобы она могла жить.
Она кладёт руку на полочку, куда ставится еда. Он накрывает её руку своей.
Изуми на удивление хорошо говорит по-китайски. Её взяли, потому что она показалась подозрительной, на улице Харбина. Схватили и отвели к какому-то подполковнику, который долго её расспрашивал, а потом отдал на поругание солдатам. «Шпионка! – сказал он. – Изменница!» Накамура не знает, чему верить. «Я просто жила в Китае, потому что мне так хотелось», – говорила она. «Во время войны?» – спрашивал он. «А почему бы и нет?»
Эта её безрассудная смелость бросила её в железные объятия отряда 731. Она всё делала неправильно. Она плюнула в лицо тому подполковнику, она не отвечала на вопросы, она проявила характер. Что ж, вот он, твой характер, девочка, тонет в чуме и тифе.
Она могла бы не стараться выглядеть больной. Она могла бы кричать: я здорова, пытайте меня дальше, вводите мне свою дрянь, я сдохну, пусть я сдохну. Но она не делала этого – потому что был Накамура, и он просил её жить. Ради этой просьбы она ела слабительное и курила по три пачки в день.
«Здравствуй», – говорит Накамура.
Она слабо улыбается. В этой улыбке – приветствие.
Она не любит его, но у неё нет никого другого. Накамура этого не замечает.
«У нас пара минут». – «Ты платишь чьей-то жизнью за право увидеть меня ещё раз».
Он не может просто выйти отсюда, миновать часового, вернуться в лабораторию или в казарму. Он может выйти только с конвойным, чтобы оправдать своё присутствие. Это дорогого стоило – втереться в доверие к Иосимуре, причём настолько, что тот стал посылать лаборанта за «брёвнами».
Сейчас нужны две женщины – китаянка и, желательно, русская. Если нет – можно кого-то из монголок, их три или четыре. Накамура вспоминает девушку, которую увёл некогда с собой Исии Сиро. Высокую, с чёрными волосами и кругами под глазами. Её нет в общих камерах. Может, её нет вообще нигде. Её прах – в общей могиле, без имени.
Женщин нужно привести не в лабораторию № 5, а вывести на северный двор. Предстоит поездка к «ящику смерти». Всё это довольно необычно, поскольку для «ящика смерти» чаще всего используют отходы. Искалеченные «брёвна», не годные для обычных экспериментов.
«Прости меня», – говорит Накамура.
«Ничего».
Изуми знает, что никто не вытащит её из камеры – ни Накамура, ни сам Господь Бог.
