«Как, вы сказали, ваше имя-отчество?»
6. Варшавский
1
Понедельник. Анатолий Филиппович Варшавский смотрит на портрет Президента Европы Джейкоба Якобсена. Его раздражает хитрый прищур старика Якобсена, но снять портрет он не имеет права. В принципе, это единственное, на что он не имеет права. Потому что министр дел ближнего космоса – это очень серьёзная должность. В какой-то мере она важнее, чем должность премьер-министра при Якобсене.
Несколько лет назад Варшавский настоял на разделении Министерства планетарного здравоохранения и Министерства здравоохранения ближнего космоса. А затем подмял последнее под себя. Потому что для реализации многих проектов нужны свои собственные министерства, находящиеся вне прямого подчинения Президенту Европы или Америки.
Номинально Якобсен имеет власть и над Россией, но он не вмешивается в её дела. Она остаётся чем-то вроде автономной территории.
Варшавский имеет власть над ближним космосом Европы, России и части Азии. В китайские дела лучше не вмешиваться: у них свои законы и правила. В любом случае это не меньшая власть, чем у Якобсена.
Варшавский вызывает:
– Максим!
Тот появляется через полминуты, как всегда, аккуратный, подтянутый, готовый выполнить любую прихоть хозяина.
– Мне нужна пресс-конференция. Крайний срок – к концу недели.
Максим думает.
– Можем попробовать послезавтра. Журналисты быстро реагируют на любое ваше заявление.
– Хорошо. Хотя лучше даже в четверг.
Последний раз Варшавский встречался с журналистами более года назад. Вопросы были одни и те же: как вы относитесь к негативной реакции общественности на ваши законопроекты, на чём вы собираетесь базироваться, вынося вопросы об опытах на людях и легализации эвтаназии на обсуждение. Были и срывы. Одна журналистка назвала его скотом и сказала, что таких, как он, нужно подвергать эвтаназии в первую очередь. Оказалась ведущей вегетарианского блога-трёхмерки.
– И проконтролируй, чтобы пресса была адекватной. Чтобы не было сумасшедших из псевдорелигиозных источников, веганов и прочих подобных.
– Какова цель конференции, Анатолий Филиппович?
Глаза Варшавского превращаются в две узенькие щёлки.
– Нужно иногда показываться на публике, Максим. Иначе публика будет думать, что ты ушёл в кусты, спрятался от ответственности.
Максим кивает и исчезает.
Он ведёт себя как собака, думает Варшавский. Я много ему плачу, но каких денег стоит преданность? Если я прикажу ему раздеться донага и пройтись в таком виде по министерству, выкрикивая нецензурные лозунги, он пойдёт на это ради меня?
Анатолий Филиппович откидывается на спинку кресла, которая тут же принимает форму его спины.
Звонок Майе.
«Привет, па».
«Как дела?»
«Хорошо. Работа кипит».
«Молодец».
Это был не разговор, нет. Варшавский прокручивает в голове этот диалог каждый раз, когда собирается позвонить дочери. Стандартные фразы, стандартные вопросы и ответы. Ничего нового. Разница поколений, generation gap? Или он просто забыл о том, что такое быть отцом? Забыл, погружаясь в свою безраздельную власть.
Нет, он не будет звонить. Ему нечего сказать дочери. Если нечего сказать, нужно молчать: таков закон.
Варшавский в который раз начинает шагать по кабинету. Круг за кругом, те же картины: стена, стена, стена, окно. Кабинет по площади больше, чем у многих людей квартиры, но это неважно. Стены везде стены. Можно настроить их так, чтобы по ним плавали рыбки, или летели облака, или превратить каждую в отдельное обзорное окно с видом на Меркурий. Но Варшавский хочет видеть именно то, чем они на самом деле являются, – просто стены.
Ему не хватает власти. Даже будь он на месте Якобсена, ему бы не хватало власти. Потому что власть – это не просто положение в обществе. Это способность полностью подчинить себе общество, ограничить мышление и воображение индивидуумов. Диктатура – это единственная форма настоящей власти. К сожалению, Варшавский не может себе такого позволить. Общественное мнение имеет большее влияние, чем прямой указ президента.
«Легализовать эвтаназию по отношению к больным вринклом!» – говорит Варшавский. «Нет!» – восклицают массы. И их мнение перевешивает.
Он бьёт кулаком по раскрытой ладони другой руки. Вряд ли встреча с прессой что-либо изменит. Но это без всяких сомнений правильный шаг.
2
Его уже ждёт автомобиль. Всего несколько человек могут передвигаться по Верхней Москве на персональном транспорте, и он в их числе. Дверь открывается, Варшавский садится. До площади Лифтов – пять минут.
Он может не командовать вслух: автомобиль синхронизирован с чипом Варшавского и уже знает, куда ехать. Где-то недалеко – невидимая охрана. Возможно, в проезжающих мимо такси, возможно – на крышах зданий, возможно – среди прохожих. Охрана не должна быть заметной. Если её может заметить охраняемый, её заметит и нападающий.
Максим сидит напротив.
– До встречи более четырёх часов, – говорит он. – Зачем мы выезжаем так рано?
Варшавский просто хочет прогуляться по Нижней Москве. Пресс-конференция будет проходить в Барселоне, он сам выбрал этот город. От Москвы до Барселоны – час, не более. Почему не Москва? Потому что нужно, чтобы Якобсен обратил на пресс-конференцию самое пристальное внимание. Голос Якобсена много значит.
Варшавскому хочется пройтись по Волхонке мимо Храма Христа Спасителя, потом по Моховой и – спуститься в Мемориал метро. Он всегда любил бродить по Мемориалу метро, по этим огромным подземным дворцам, между которыми уже много лет курсируют не поезда, а лёгкие мобили. В принципе, метро можно использовать и как средство транспорта, но в первую очередь это музей. В юности, ещё студентом, Варшавский очень любил «Площадь революции», скульптуры шестисотлетней давности, стёртый нос собаки пограничника и винтовку девушки-стрелка.
Нос собаки до сих пор реставрируют каждые двадцать лет, потому что он постепенно исчезает, оставаясь на руках многочисленных охотников за удачей. При этой мысли Варшавский улыбается.
Автомобиль останавливается на площади Лифтов.
Анатолий Филиппович выходит из машины, и в этот момент ему в плечо попадает пуля.
Его разворачивает, и вторая пуля проходит мимо, и третья тоже, а четвёртая кромсает лицо Максима, который не догадался пригнуться, за ней следуют пятая и шестая, но Варшавский уже лежит на полу, начинается паника, и страж порядка в форме оттаскивает его в сторону.
Первая мысль Варшавского: почему не уследили? Как пропустили?
Плечо отдаёт тупой болью.
Вторая мысль Варшавского: пулевое оружие, запрещённое к использованию в космосе. Каким образом его сумели доставить?
Пули летят бесшумно, только бьются стёкла машины, и всё. Пули летят над головой Варшавского, мчатся куда-то дальше, и в толпе слышны крики боли.
