Такие случаи бывали и раньше — в истории, в литературе. Вспомните хотя бы Голдстейна из «1984» Джорджа Оруэлла. В этом романе фамилия «Голдстейн» символизирует предателя, врага, негодяя. Можно припомнить и целый ряд исторических фамилий, которые вызывают сугубо отрицательные ассоциации. Кстати, не только фамилий, но и имён. Попробуйте-ка назвать сына Адольфом. Прошло много десятилетий, но его всё равно будут дразнить Гитлером. Эти имя и фамилия по-прежнему не вызывают ничего, кроме ненависти.
Совершенно другие эмоции связаны с именем Дима Харкли. Точнее, с ним вообще не связано никаких эмоций. Это просто одно из множества имён в ряду прочих. Вы никогда его не слышали — вплоть до настоящего момента.
В тот самый день Дим Харкли выходит из дома с тяжёлым сердцем. Его жена ни о чём не догадывается, а вот кот чувствует, что с хозяином что-то не так. Он не просто провожает его до дверей — он ластится к мистеру Харкли и трётся о его ноги. Дим Харкли гладит кота и уходит на службу.
Всё продумано и организовано. Агент в сером находит в толпе подходящего человека и ждёт, не теряя его из виду. По команде он отдаёт ему пистолет. Снайпер должен выстрелить в тот момент, когда этот случайный человек будет рассматривать оружие. Внутренняя связь кардинала с агентом и снайпером работает безукоризненно. Никаких страховочных планов не предусмотрено. Если человек в толпе не возьмёт пистолет, если никто не увидит это оружие у него в руках, если он тут же бросит его на землю или спрячет в карман, то снайпер всё равно должен выстрелить. Просто в таком случае вина будет свалена на снайпера.
На самом деле Дима Харкли никто не собирается оставлять в живых. Дим подозревает об этом, но всё же надеется на вознаграждение. Он надеется обеспечить Ирен до конца жизни. Уехать из Италии куда- нибудь на острова и жить там, на курорте, как в сказке.
Самым важным фактором является выбор момента. Нельзя, чтобы выстрел прервал Мессию на полуслове. Но не стоит и допускать, чтобы тот успел сказать слишком многое. Спирокки понимает, что на своей последней проповеди Джереми Л. Смит может позволить себе сказать то, чего никогда не сказал бы при иных обстоятельствах.
Именно поэтому кардинал не спит всю ночь. Именно поэтому его сердце бьётся, как паровой молот.
Назовём эту дату днём «X».
В этот день Джереми Л. Смит открывает глаза раньше обычного. Он смотрит на лежащую рядом Уну. У неё уже большой живот: она на седьмом месяце. Он прикладывает ухо к её животу, и ему кажется, что он слышит, как бьётся сердце его ребёнка. Он встаёт и идёт в ванную для совершения утреннего туалета.
Мангор Шанкар сегодня не работает. Уже несколько дней он сторожит свою очередь, чтобы попасть на проповедь Джереми Л. Смита. Сегодня ему это удастся. Он сидит на мощёной улице среди таких же ожидающих. Ему холодно.
Дим Харкли уже едет на работу. Всё как обычно. Его «Фиат» благополучно минует пробки и достигает служебного въезда в Ватикан.
Кардинал Спирокки сидит в своём кабинете и размышляет. Он думает о том, что будет после смерти Мессии. Как изменится мир. Он думает о том, что будет с миром через сто или двести лет. Каким история запомнит Джереми Л. Смита.
Бенедикт XX занят тем же, что и Спирокки. Но он думает не о Джереми Л. Смите, а о себе. В том, что история запомнит Джереми, сомнений нет. Но запомнит ли она его — Папу Римского Бенедикта XX? Его мучает совесть. Ему кажется, что он что-то делает неправильно.
Джереми Л. Смит бреется с особой тщательностью. Сегодняшний день — особенный, и он это знает. Сегодня нельзя делать что-то поверхностно, бегло. Каждая деталь должна быть выверенной и продуманной. Сегодня Уне не стоит выходить на балкон. Он уже сказал это кардиналу Спирокки. Кардинал сообщил об этом доктору, доктор — Уне. Уна послушается врача. Даже если рядом с тобой человек, который может излечить всё что угодно, ты всё равно больше доверяешь врачу — это факт.
Дим Харкли здоровается с коллегами и направляется в оружейную проверять винтовку. Вскоре он займёт своё обычное место в окне напротив балкона Джереми.
Мангор Шанкар жуёт пирожок и запивает его «Пепси-колой». Ждать ещё довольно долго.
Спирокки размышляет не только о будущем. Он думает и о настоящем. Дело в том, что никто из посвященных в план убийства не должен остаться в живых. Карло Баньелли, кардиналы Мольери и Мендоза, Дим Харкли — всем следует умереть. Дима Харкли прикончит человек Спирокки. Папу и кардиналов придётся убрать лично. Люди из серой гвардии, задействованные в заметании следов, умрут позже при невыясненных обстоятельствах, последовательно. Смерть — это единственное, что может заставить человека молчать.
Правильно, возмущайтесь. Кричите мне, что я вру. Я же объяснял вам разницу между правдой и истиной. Теперь вы и сами можете её увидеть. Мангор Шанкар — это правда, остальные участники событий — истина.
Уна просыпается, когда Джереми Л. Смит уже одет. Он садится на постель и смотрит на неё.
«Зачем так рано, мой хороший?» — спрашивает она.
«Есть ещё несколько дел».
До проповеди три часа. Никто не знает, о чём Джереми Л. Смит будет говорить сегодня.
«Я чувствую: что-то не так, — говорит Уна. — Сегодня у тебя странные глаза».
«Всё хорошо. Всё как обычно, точно», — он гладит её живот.
Она понимает, что он врёт. В ней зарождается смутная тревога, но она хочет доверять ему.
«Я знаю, всё будет хорошо, — говорит он. — Это обычный день. На следующей неделе мы опять поедем на море: тебе полезен морской воздух».
Она улыбается: «Да, мой хороший».
Тем временем Дим Харкли проверяет своё оружие. Всё в полном порядке: прицел идеально сбалансирован, винтовка заряжена и смазана. Он аккуратно укладывает её в футляр и направляется в комнату охраны для общего сбора и прохождения инструктажа.
Мангор Шанкар ждёт.
Папа сидит в своём кабинете и смотрит на портреты — свой собственный и Джереми Л. Смита. Кто ты такой, Джереми Л. Смит? Как сумел ты сделать то, чего не смог сделать ни один Папа за многовековую историю христианства? Мессией мы зовём тебя. Мы сравниваем тебя с Христом, но ты ведь — не Христос, ты ни капельки на него не похож. Ты — что-то новое, другое. Тебе подобного раньше не было, можно ли сравнить тебя с Иисусом? Кто ты, если не Сын Божий, ведь ты наделён могуществом Его.
Именно теперь, когда менять что-то поздно, когда элсмиты заменили на колокольнях кресты, а человечество заместило имя Иисуса именем Джереми, Карло Баньелли понимает, кого они создали, кого воспитывали, на ком обогащались — и кого убивают. Сердце Папы сжимается, по его лбу течёт холодный пот. Он, пошатываясь, покидает кабинет.
Спирокки сталкивается с Папой в дверях. Бенедикт XX не здоровается с ним. Он заходит в кабинет и закрывает за собой дверь.
«Что случилось?» — Кардинал Лючио Спирокки волнуется.
«Мы не должны этого делать».
Спирокки хмурится.
«Всё решено. У нас нет других вариантов. Нет другого выхода».
На лице Баньелли — страх.
«Мы не должны этого делать. Если ты не откажешься от этой идеи, я стану рассказывать о твоём плане всем подряд. Каждому кардиналу. Каждому служке. Я соберу свою прислугу и прикажу распространить эту информацию по всему Ватикану».
Кардинал Спирокки подходит к столу, открывает ящик и достаёт оттуда пистолет с глушителем. Он разворачивается и дважды стреляет в грудь Карло Баньелли, Папе Римскому Бенедикту XX.
«Теперь не будет Джереми, который вернёт тебя из твоей пустоты».
И кардинал по рации вызывает своих людей. Тело должно быть спрятано. После того как Дим Харкли выстрелит, всё потеряет смысл, но пока никто не должен знать, что Папа мёртв.
