просьбе. Так что, дорогой Абду, ты попал. Теперь я буду о тебе знать все.
К нашему разговору Капочка основательно подготовилась: на столе лежали распечатки статей о творчестве Абду, которые она любезно извлекла из заначек в своем компьютере. Несмотря на солидный возраст, Капочка была ярым поклонником технического прогресса. Никаких допотопных пишущих машинок «Ундервуд» или «Любава», исключительно «Пентиум». В Интернете она могла копаться часами — отсюда поразительная осведомленность по самым различным вопросам. Этакая хакерша пенсионного возраста.
Признаюсь, ничего выдающегося в этих статьях я не нашла. Зато поняла, откуда взялось это сравнение с Дали, о котором говорила Марьяша. Общеизвестно, что Сальвадор Дали еще при жизни стал мультимиллионером и он по праву занимает выдающееся место в истории рекламирования самого себя. Равных ему в этом не найти. Он был первым в истории XX века художником, ставшим при жизни бриллиантовым брендом, мифом столетия. Он сделал себя сам, опираясь на врожденные способности к живописи, неповторимое чутье, легкую «шизинку» и на свой союз с Галой Элюар. Абду, похоже, тоже возомнил, что он «safe-made-man». Конечно, масштабом поменьше, талантом поскромнее, зато с какой женщиной живет! Как и Гала, она русских корней и готова на все ради создания культа своего кумира.
Выдержки из статей светских французских журналов, которые Капочка любезно нашла для меня, были настолько дежурными и заказными, что окончательно убедили меня в том, что Абду как художник — посредственность, пытающийся скопировать что-то великое. В них содержалась пространная околохудожественная чепуха, щедро оплаченная Полиной. В общем, с Абду мне все ясно — парень поставил себе цель и с завидным упорством ее добивается. Для него важен результат, а какими средствами он будет достигнут — не важно. И даже если при этом придется ущемить Марьяшу в правах, он, пожалуй, и глазом не моргнет при этом. Да, этой девочке не позавидуешь…
Глава 16
Лето было в самом разгаре: днем — палящее солнце, вечером солнце поласковее, ночью солнца не видно, но все равно светло. Знаменитые «белые ночи». Райское времечко для туристов и влюбленных. А для меня — время сплошной бессонницы. Не могу спать, когда за окном светло. Тяжелые темные портьеры не спасают — сна ни в одном глазу, организму хочется бодрствовать. В такие моменты я начинаю протирать рюмки и бокалы, перекладывать любимые старые журналы с одного места на другое. Или смотрю телевизор до полной отключки мозга. Зато потом на работе после обеда хожу как сонная муха. Вот они, пагубные последствия прекрасных «белых ночей».
К счастью, к лету работы в офисе становится намного меньше. Да и людей тоже — время для отпусков. Кабинеты пустеют, поток посетителей редеет. Для меня это время кайфа. Можно расслабиться, заняться переводами «для души» даже в рабочее время, пока девчонки из моего управления под самыми разными предлогами стараются улизнуть в близлежащие магазины, где в начале лета частенько случаются распродажи. Заветное слово «sale» в витринах магазинов притягивает их, как свет — мотыльков. Я в таких случаях не упрямлюсь, отпускаю девчонок, хотя понимаю, что это не делает мне чести, как начальнику управления. Даже Порецкий ругает меня за это, в последнее время особенно. Ему постоянно хочется поворчать на меня, придраться к чему-нибудь. Я не сразу сообразила, с чем это связано. Потом догадалась. Конечно, с Марьяшей. Вернее с тем, что от нее уже которую неделю ни слуху ни духу.
Понятно, что Мишаня чувствует себя полным идиотом — столько времени и сил потратил на розыск Екшинцевых, поехал за тридевять земель, чтобы помочь девчонке сориентироваться на месте, а она уехала в Париж и ни разу не позвонила. Забыла и про Мишаню, и про меня. А ведь, Мишка, похоже, надеялся. Хоть он и пытается изобразить полное равнодушие к данной особе, я вижу, что это не соответствует действительности. Понравилась ему Марьяшка, абсолютно точно понравилась. А особенно задевает его то, что она не «растаяла» при виде его распрекрасных глаз, как большинство девиц, а просто использовала его как опытного адвоката.
Признаюсь, что мне подобное поведение Марьяши глубоко симпатично, нечего баловать самовлюбленных красавцев, привыкших брать от жизни все, не прилагая никаких усилий. Хоть Мишаня и золотой человек, к тому же мой друг, но он настолько избалован легкими победами над прекрасным полом, что мне давно уже хотелось, чтобы поскорее нашлась девушка, которая поставила бы его на место. Похоже, она нашлась, вернее сказать, я сама ее отыскала. За что теперь и терплю от Порецкого…
Правда, молчание Марьяши меня тоже удручало, но по другой причине. Я прекрасно понимала, как ей сейчас трудно. Умирающая бабушка, озлобленная мать и коварный Абду не оставляли ей времени скучать по мне и Мишане. Ей приходилось быть все время начеку, ждать какой угодно неприятности от этого арабского «самородка». А просто позвонить мне и поплакаться в жилетку, ей, наверное, и в голову не приходило. Это только у настоящих русских так принято — в тяжелые минуты звонить друзьям и ждать утешения. Марьяша же была русской лишь наполовину. Поэтому молчала…
Несмотря на вечные придирки со стороны Порецкого, я с большим удовлетворением заметила, что он стал все реже и реже созваниваться со своими многочисленными подружками, приходил вовремя (!!!) на работу и даже взялся за свою докторскую диссертацию. Об этом, правда, мне рассказала его матушка Светлана Алексеевна, к которой он переехал на время из своей холостяцкой квартиры. Сам он об этом героическом поступке — я имею в виду работу над диссертацией — предпочел умолчать. Светлана Алексеевна сама позвонила мне на работу и поинтересовалась, что это с ее чадом случилось. Уж не влюбился ли он? А так как из всех Мишкиных друзей я была самым надежным хранителем всех его тайн и секретов и проницательная матушка знала об этом, она решила учинить мне допрос с пристрастием. Тем более что ей, как заслуженному юристу и очень опытному адвокату, «расколоть» меня не составило труда. И, хотя я мужественно старалась держать язык за зубами, все равно Зои Космодемьянской из меня не получилось:
— Наташенька, не рви материнское сердце на части, — взывала обеспокоенная мать, — сама ведь сына воспитываешь. Скажи мне, кто она?
— Светлана Алексеевна, кто она, я не скажу, — отбивалась я от нее, — это пусть сынок вам рассказывает, но то, что замечательная девчонка, я подтверждаю.
— А что в ней такого замечательного?
— Во-первых, сынка вашего проучила, точнее, приручила, таким пай-мальчиком стал, что я его не узнаю. Даже жить к вам переехал. Во-вторых, умница она редкостная, несмотря на молодые годы, хороший специалист в области языкознания, училась, между прочим, за границей.
— За границей, говоришь? Уже интересно, а за какой границей — западной или южной? В Латвии или Киргизии?
— Ну, Светлана Алексеевна, с каких это пор вы такой язвительной стали? В Париже, между прочим, зазноба Мишкина училась, в самой Сорбонне.
— Значит, не вертихвостка? Уже хорошо.
— Убеждена на все сто процентов, что вам она поправится. Только вот познакомиться с нею вы сможете не скоро. Она опять в Париж укатила и пропала. Ну, в смысле не звонит ни Мпшане, ни мне. Дел у нее сейчас много. Не до нас.
— А я и не спешу. Тем более что на сына своего не нарадуюсь. Представляешь, за диссертацию сел. Вечерами дома сидит! Такого уж лет десять с ним не бывало. Ладно, Наташенька, спасибо, что успокоила. Пойду сынульке что-нибудь вкусненького приготовлю, да побольше. А то оп после двух страниц компьютерного текста обязательно просит вкусненького. Как думаешь, две курицы хватит?
— Хватит, смотрите, не увлекайтесь кормежкой, а то поправится ваш плейбой, девчонки любить не будут.
— Да когда мне увлекаться кормежкой. Это сегодня три часа свободного времени есть, а так вечный цейтнот. Сама знаешь, какой у адвокатов режим работы.
Светлана Алексеевна всегда была для меня примером для подражания. Редкостная женщина! Мишаня откровенничать не любит, но из его рассказов о себе и о детстве, я сделала выводы, что за женщина его мама.
Отца у Мишани не было, Светлана — мать-одиночка. Дедушку с бабушкой он тоже помнит очень смутно, так как умерли они в один год, один за другим, когда он еще не учился в школе. Зато хорошо помнит подружек своей мамы — тетю Лену и тетю Олю, которые заменяли ему самых близких родственников. У тети Лены он жил летом на даче в Вырице, а тетя Оля возилась с ним, когда маме нужно было уезжать или готовиться к трудным процессам. До сих пор Мишка их любит и поддерживает отношения: обязательно
