Марьяша сидела в холле гостиницы и мирно болтала по телефону. Симона рядом не было, зато за стойкой мило улыбалась кареглазая казачка, выполнявшая роль и дежурной, и горничной и, судя по габаритам, секьюрити.
Весила она никак не меньше центнера, но была такой шустрой, разворотливой и внушительной, что Миша сразу успокоился. Ни один Ликвидатор не посмеет совершить что-либо в присутствии такой матроны.
Увидев Мишу, Марьяша радостно замахала ему рукой:
— Миша, это я с Наташей Истоминой говорю. Возьми скорее трубку, она хотела тебе что-то сказать.
— Привет, начальница, — приложив теплую от Марьяшиных рук трубку к уху, сказал он в своем обычном ироничном тоне, — соскучилась, да?
Ой, Порецкий, еще как, — уловил он в ее голосе радостные нотки, но и тревогу тоже, — Артурчик свирепеет без тебя. Опять у нас с немцами непонятки начались, тебе надо срочно возвращаться. Завтра — крайний срок. Сможешь быстро добраться до Питера?
— Да тут у нас тоже дела будь здоров. К отъезду мы пока не готовы. Еще пару дней надо здесь побыть. Может быть, прикроешь меня?
— Придумаю что-нибудь. Но вы не тяните. Все, целую всех. Ой, Миш, а как у вас с Марьяшей?
— У нас все хорошо.
— А конкретнее?
— А конкретнее нельзя. Вы, девушка, слишком любопытны для своих лет, вам никто об этом раньше не говорил?
— Ой, Порецкий, неужели у вас там все сложилось, а?
— Наталья, прекращай, лучше матушке моей позвони и скажи, что у меня все хорошо. Пока.
Опустив трубку на рычаг, Миша усмехнулся. Похоже, всем, кто связан с Марьяшей и им, небезразличны их взаимоотношения. Все без исключения хотели бы, чтобы помимо деловых отношений их связывали еще и личные.
В последнее время ему тоже этого очень хотелось. До зубовного скрежета. Не бегать по промерзшему насквозь Тихорецку, а сидеть в тепле, лучше бы у роскошной екшинцевской печи, в кресле-качалке, держать на коленях хрупкую Марьяшку, гладить ее мягкие шелковистые волосы… Эх, да только не до того ему теперь.
Наблюдателя надо вычислять, но главное не спугнуть.
Виталий смог дозвониться до учительницы Беспалько только к вечеру. Оказалось, что все это время она спала. И не помнила, почему вдруг заснула. Он немедленно напросился к ней в гости якобы по очень важному для него делу. Она с радостью согласилась его принять, а заодно и одного юриста.
Путь до дома Людмилы Николаевны занял минут пятнадцать.
Виталий начал с места в карьер:
— Людмила Николаевна, Каринка говорила, что ваш квартирант связан с недвижимостью?
— Какой квартирант, Виталий? У меня никогда никаких квартирантов не было, — совершенно искренне удивилась она.
— Ну как же так. Неделю назад он приехал питерским поездом, и Каринка прямо на вокзале определила его к вам на постой.
Людмила Николаевна рассмеялась. Она смотрела то на Мишу, то на Виталия непонимающими глазами.
— Виталик, ты путаешь. Или Карина перепутала. Нет у меня никого не было…
Настал черед удивляться Мише и Виталию. Понятно было, что Беспалько абсолютно искренне уверена в том, что ребята ошибаются. Но они не ошибались. Значит, Наблюдатель что-то предпринял, чтобы стереть из памяти пожилой учительницы все воспоминания о себе.
Миша попытался посмотреть на ее вены (к счастью, на ней был халат с короткими рукавами) — следов уколов не было. Спала она, судя по припухшим векам, долго. Значит, он дал ей сильное снотворное. Но тогда почему она не может вспомнить человека, который жил у нее целую неделю? Видимо, это было не просто снотворное, а сильнейший препарат психотропного действия, отбивающий память.
Он стал оглядывать квартиру, чтобы заметить хоть что-то, что могло бы натолкнуть ее на мысль о том, что в ее доме жил посторонний мужчина. Ничего. На столике у кровати Миша заметил стакан, на дне которого оставалась несколько капель жидкости желтого цвета. Скорее всего, от апельсинового сока. Сделав незаметно Виталию знак, чтобы он отвлек учительницу, Миша сунул стакан во внутренний карман куртки.
Попрощавшись с милейшей женщиной, которую они своим визитом и разговорами о каком-то квартиранте очень удивили, парочка двинулась в сторону вокзала. Миша принял твердое решение уехать завтра же. Виталий был «за» всей душой. Решили срочно идти за билетами в Питер.
Глава 7
Утверждая, что «гений и злодейство — вещи несовместные», Пушкин заблуждался. Всей своей жизнью Алексей Алексеевич Орлов доказывал обратное. Он мог быть, да, впрочем, и был милейшим человеком, гением юриспруденции с репутацией честного человека, борца за справедливость. За что его очень ценили, в том числе и влиятельные супруги Порошины.
Но эта деятельность была лишь внешней стороной медали. Что скрывалось за обратной, не знал никто, кроме самого Орлова. Пожалуй, догадывался об этом только Анри Рамбаль, с которым Орлова связывала не только многолетняя дружба, но и общий бизнес…
На обустройство имения и конюшни в Вогезах ушло года три-четыре. За это время он сдал окончательно, а Анри, напротив, возмужал, повзрослел, обзавелся семьей — Этель родила ему чудесного мальчугана Фабио.
Порошин был спокоен, что у его любимых лошадей есть настоящий хозяин. Можно было уходить на покой. Но Анри был малообразован, ему требовался опытный наставник. Эту роль он решил отвести Орлову. В выборе граф не ошибся — с годами тандем Орлов-Рамбаль превратился в такую силу, сломить которую не всякому синдикату было по зубам. Хотя, впрочем, никто особо и не пытался. До поры до времени. До того момента, когда на горизонте не появились вдруг отец и сын Екшинцевы из самой что ни на есть российской глубинки.
Алексей Алексеевич Орлов долгое время считался одним из самых завидных женихов в парижском русском бомонде. Красавцем он никогда не был, но мужчину ценят не только за это. Подчас чувство собственного достоинства, умение выгодно подать себя в обществе ценятся гораздо выше. А с этим умением у месье Орлова все было в порядке.
Замкнутый по натуре, в меру общительный, скорее все же производящий впечатление не очень разговорчивого человека, Алексей Алексеевич тщательно скрывал свое истинно плебейское происхождение. Его родители не были эмигрантами времен революции, как большинство из его окружения. Его матушка — дворовая девка одной очень капризной помещицы из Рязанской губернии, уехавшей в Париж еще в 1900-х годах искать себе жениха. Отец оставил барыньке приличное наследство, но даже несмотря на это, женихов в родной округе никак не находилось, и девица, недолго думая, махнула во Францию. По дороге заехала в Карлсбад «поправить» на редкость отменное здоровье. С собой прихватила свою услужливую, однако довольно лживую и, как оказалось, нечистую на руку служанку Дуняшку, а также большое количество наличности и украшений.
Жениха, как это ни странно, нашли довольно быстро. Из русских. Элегантный, учтивый, образованный, но проигравшийся в пух петербуржец немедленно завоевал сердце рязанской невесты, как только прослышал о ее приданом. Долго думать не стали, обвенчались уже спустя два месяца после знакомства. И зажили неплохо, только переехать пришлось из богатого на соблазны Парижа в более уединенное место, подальше от казино с его рулетками.
Место нового обитания выбирала супруга, которая не больно советовалась с мужем. Ей с первых дней брака удалось так взять его в «ежовые рукавицы», что бедняга пытался даже стреляться. Неудачно. После попытки суицида попал под домашний арест, а когда выздоровел окончательно, то получил приличную затрещину от благоверной и серьезное предупреждение остаться, простите, с «голым задом и без гроша в кармане, если попробует выкинуть еще что-нибудь подобное».
Сердобольная Дуняша настолько прониклась тяжелым положением своего нового хозяина, что стала
